Я — социопатка. Путешествие от внутренней тьмы к свету - Патрик Гагни

меня плохим или хорошим человеком, что это всего лишь тип личности, а качества социопата являются частью моей психологической конституции. Я начала подозревать, что он не так уж безусловно меня принимает. Он считал мою социопатию чем-то вроде последовательности решений и без проблем закрывал глаза на мои «плохие» решения, если те были ему на руку.

Я заметила, что он мгновенно переходил к осуждению социопатического поведения, которое ему не нравилось. Вместе с тем он использовал некоторые аспекты моей личности, если это служило его интересам. Например, он не возражал, когда я исподтишка наказывала тех, кто его обидел. Он мог залезть со мной в пустой дом и заняться сексом. У меня возникало чувство, будто я могу быть социопатом только с его позволения, и это лицемерие меня бесило. В обществе я постоянно сталкивалась с лицемерием по отношению к себе подобным.

После разговора с доктором Карлин я постоянно думала, что посторонние воспринимают мои черты исключительно в негативном свете. Это казалось мне очень ограниченным. Безусловно, ряд социопатических черт можно было использовать в разрушительных целях. Но, как и любым другим чертам, им также можно было найти конструктивное применение. Например, моя сниженная способность чувствовать позволяла мне принимать более прагматичные решения по сравнению, скажем, с Дэвидом, который страдал от излишка эмоций и стремился всем угодить. Я же не видела в этом необходимости, так как не испытывала чувства вины.

Чем больше я изучала психологию, тем сильнее убеждалась, что предназначение вины — подавлять личность, а не дарить свободу. Мне казалось, что люди позволяли угрызениям совести себя терзать, чтобы не понадобилось думать самостоятельно. Хотя исследований социопатии проводилось мало, пагубные последствия стыда и вины на психику были довольно хорошо изучены. Негативные аспекты вины и стыда перевешивали позитивные и могли быть эмоциональными (низкая самооценка, повышенная склонность к тревожности и депрессии) и физическими (повышенная активность симпатической нервной системы). Моя новая подруга была со мной согласна.

Эверли прекрасно знала о побочных эффектах вины. Хотя она была солисткой перспективной рок-группы, и ее успеху мешала чувствительность к мнению окружающих и всепоглощающее стремление быть для всех «хорошей». Для меня это было удивительно. Эверли объективно была хорошим человеком, даже замечательным. Вместе с тем она постоянно боролась с раскаянием. Они с Дэвидом во многом походили друг на друга. Очень добрые люди, способные на любовь и сочувствие, в избытке обладающие щедростью и в совершенстве владеющие языком эмоций — тем, чего мне больше всего не хватало, — они умели налаживать контакт с людьми и общаться посредством чувств. Оба были очень умны и талантливы. Но им ужасно мешала почти компульсивная необходимость сверяться с моральным компасом. Эверли была поражена, что я никогда не испытывала ничего подобного.

— Ты хоть понимаешь, какая это редкость? — однажды спросила она. — Большинство людей всю жизнь пытаются избавиться от вины и стыда. Я такая, — призналась она. — А ты… ты как сказочный единорог.

После такой одобрительной оценки моих социопатических черт у меня возникло чувство, что Эверли меня принимает. Дэвид в последнее время был одержим попытками заставить меня выражать эмоции и испытывать хотя бы тень стыда и вины, но Эверли приняла меня такой, какая я есть. В результате мне тоже стало легче принять себя.

— Мне как будто по дружбе передался от тебя иммунитет к вине, — сказала она, оглядывая заброшенную гостиную. — Серьезно, думаешь, я раньше вломилась бы в чужой дом? Да ни за что. Я так не могу. Но когда ты рядом — могу. — И она добавила: — Мне нравится быть твоей соучастницей.

Я улыбнулась и повернулась к старинному роялю, стоявшему в углу полуразрушенной гостиной. Дерево пострадало от стихии, покрылось слоем сухих листьев и пятнами влаги, но в остальном инструмент на удивление хорошо сохранился. Я села на скамью и нажала на клавиши. Рояль был даже не расстроен. Я повернулась к Эверли: та бродила по первому этажу.

— Нравится? — спросила я. — Я бы его купила.

— А он продается? — спросила она.

— Пока нет, — отвечала я, — но скоро будет.

— По-моему, тут просто волшебно. — Эверли шагнула вперед и осторожно оглядела гору хлама на полу. — Как ты его нашла?

— О, я еще много лет назад на него глаз положила, — ответила я. — Помнишь, я тебе рассказывала про дом, где жили старик со старушкой, которые все время возились в саду?

Она удивленно повернулась ко мне:

— Так это тот самый дом?

— Да! — восторженно закивала я. — Круто, да?

— Да. — Она рассмеялась и огляделась. — Крутая развалюха.

Она была права. Дом действительно превратился в развалины. Помимо огромной дыры в крыше, в нем также были разбиты окна, в которых проросли лианы, а кухня выглядела так, будто с 1940-х годов в ней ничего не менялось. Электричеством хозяева, похоже, не пользовались уже давно.

— А как ты узнала, что дом продается?

Я выяснила это несколько дней назад. Я уже несколько недель и даже месяцев не видела старушку со стариком в саду. Решила навести справки и узнала, что с ними случилось.

— Старика сбила машина. Он ехал на велосипеде в торговый центр за водой.

У Эверли отвисла челюсть.

— Так, значит, он мертв?

— О нет, — заверила я ее. — Они оба живы. Его просто отвезли в больницу. Но когда полиция пришла сообщить жене о случившемся… — я замолчала и огляделась по сторонам, — выяснилось, что они жили в таких условиях. — Я обвела рукой хлам и запустение. — Видимо, их переселили в другое место.

Эверли помрачнела:

— Как грустно.

Я пожала плечами:

— Зато теперь у них есть электричество и водопровод. Город продает дом от их имени. Это называется попечительством или как-то так.

Эверли снова огляделась. На ее лице отобразилось сочувствие.

— Вот это да, — сказала она, — можешь представить, как они здесь жили? В таких условиях?

— А мне даже нравится, — ответила я, подошла к парадной лестнице напротив рояля и села на крошащиеся ступени.

— Еще бы, — смеясь произнесла она.

— Дом, конечно, старый, тут нужен капитальный ремонт, — продолжила я, — зато какая у него крутая атмосфера! Напоминает дом мисс Хэвишем.

— Из «Больших надежд»? — Эверли с сомнением взглянула на меня. — Разрушенный старый особняк, который превратился в руины, когда жених мисс Хэвишем не явился на свадьбу?

Я бросила на нее самодовольный взгляд:

— Да. Эстелла сделала бы там ремонт, если бы Пип заявил, что хочет жить в Вестсайде. — Эверли понимающе кивнула.

Мы с Дэвидом уже несколько месяцев вели один и тот же спор. Он решил, что нам больше не стоит жить в Колдуотере и надо переехать в новый дом, поближе к