Работа над ролью - Константин Сергеевич Станиславский

– Пусть будет так, – сказал Торцов. – Кто объяснит капризы артистического воображения! Оно не хочет знать ни истории, ни географии и не боится анахронизма.

– Еще курьезнее то, – продолжил я фантазировать, – что в моей Венеции, похожей на Севастополь, на берегу бухты оказался обрыв, точь-в-точь такой, как в Нижнем, с живописными берегами Волги, с укромными поэтическими уголками, где я когда-то любил и страдал.

После рассказа о том, что я увидел внутренним взором, у меня тотчас же явился позыв раскритиковать нелепое творчество моего воображения, но Аркадий Николаевич накинулся на меня и, замахав руками, сказал:

– Избави бог! Не в нашей власти заказывать себе по собственному желанию те или иные воспоминания. Пусть они сами собой оживают, в нашей душе и являются могущественным возбудителем артистического творчества. Лишь бы вымысел не противоречил внутренней сути и тексту основной фабулы, созданной поэтом.

Чтобы наладить далее мои мечтания, Аркадий Николаевич дал мне новый ключ.

– Когда происходило то, что вы видите внутренним взором? – поставил он передо мной новый вопрос.

Когда мой завод снова истощился, Аркадий Николаевич дал мне новый ключ на дальнейшую работу.

– Как происходило то, что вам видится? – спросил он меня и тут же пояснил вопрос: – То есть я хочу знать линию внутреннего действия, постепенный ход и развитие ее.

Пока мы знаем только, что избалованная Дездемона живет в нижегородском дворце на берегу Волги, в Венеции и не хочет выходить замуж за кутил-венецианцев. Расскажите же, о чем она мечтает, как живет и что было дальше.

Новый заряд пропал даром и не подтолкнул меня на мечтания, поэтому Аркадий Николаевич продолжил фантазировать за меня, придумывая интересные и увлекательные слухи, создаваемые молвой и популярностью мавра, которые предшествовали его приезду.

Ему хотелось, чтобы военные подвиги мавра и все те бедствия, о которых ему придется рассказывать Дездемоне, были сказочно, романтически красивы и эффектны, чтобы они действовали возбуждающе на молодую пылкую головку девушки, которая ждала героя в своих грезах.

После новой остановки Аркадий Николаевич опять попробовал подтолкнуть меня, посоветовав рассказывать в последовательном порядке, как было дело: как познакомились, как влюбились, как поженились.

Я молчал, так как мне было гораздо интереснее и поучительнее знать, как мечтает сам Аркадий Николаевич.

Он продолжил:

– Отелло приехал в венецианский Севастополь на большом корабле. Легенды о подвигах генерала согнали на пристань огромную толпу.

Вид и чернота Отелло возбуждали любопытство. Когда он ехал или шел по улицам, мальчишки толпами бегали за ним, прохожие перешептывались и показывали на него пальцами.

Первая встреча будущих влюбленных произошла на улице и произвела на девушку большое впечатление. Отелло пленил ее не только своим молодцеватым видом, но главным образом детской наивностью дикаря, скромностью и добротой, которая светилась в его глазах. Эта скромность и конфузливость вместе с военной храбростью и неустрашимостью создавала необычное и красивое сочетание.

В другой раз Дездемона видела, как Отелло во главе войска возвращался с учения. Его свободная посадка: точно приросшее к лошади и неотделимое от нее тело, – произвела на девушку неизгладимое впечатление. Тогда она впервые видела и Кассио, который ехал за своим генералом.

Мечты не давали Дездемоне спать по ночам. Однажды Брабанцио объявил дочери, как хозяйке, о том, что пригласил к обеду знаменитого мавра. Девушка при этом известии едва не упала в обморок.

Легко представить себе, с какой тщательностью Дездемона приоделась и приготовила обед, как ожидала встречи со своим героем.

Ее взгляды не могли не дойти до сердца Отелло. Они его смутили и еще больше усилили застенчивость, которая так шла герою, имя которого тесно связано с непобедимостью.

Мавр, не избалованный женской лаской, сначала не мог объяснить себе исключительной любезности хозяйки. Он привык к тому, что его принимают и терпят в домах высокопоставленных венецианцев как официальное лицо, но среди почестей всегда чувствовал свое положение раба. Никогда еще пара чудных глаз красавицы не ласкала его черного и, как он думал о себе, уродливого лица, но вдруг сегодня…

Он тоже не спал много ночей, с нетерпением ждал нового приглашения Брабанцио, и оно не замедлило прийти. Вероятно, по настояниям влюбленной девушки его позвали вновь, чтобы услышать рассказы о подвигах и о тяжелой походной жизни героя. Отелло приходил не один раз, так как его curriculum vitae[42] не передашь в один вечер.

После обеда за вином на террасе с видом на севастопольскую бухту с нижегородского обрыва мавр скромно, но правдиво рассказывал о своих подвигах так, как повествует об этом сам Шекспир в монологе в сенате и как разукрасил своим вымыслом подвиги сказочного героя Аркадий Николаевич. Я искренне верю, что такой рассказ не может не вскружить пылкую головку романтически настроенной девушки.

– Дездемона была не из тех, кто устраивает свою жизнь как все, по мещанскому образцу, – продолжил Аркадий Николаевич. – Ей нужно было необыкновенное, сказочное. Лучшего героя, чем Отелло, не придумаешь для ее восторженной природы.

Мавр начал себя чувствовать у Брабанцио более уютно. Ему впервые пришлось видеть близко домашний очаг. Присутствие юной красавицы, от которой трудно оторвать взгляд, усугубляло прелесть.

Аркадий Николаевич прервал свой рассказ и спросил нас:

– Не находите ли вы, что такой пересказ пьесы интереснее, чем сухое изложение фактов? Если вы заставите меня снова повторить изложение содержания трагедии и я пойду не по ее внешней форме, а по линии внутренней сути, то нафантазирую еще что-нибудь. И чем чаще вы будете заставлять меня рассказывать вам, тем больше наберется материала для вымыслов, дополняющих автора, для магического «если бы» и для предлагаемых обстоятельств, которыми вы будете оправдывать данный поэтом материал.

Вот вы и следуйте моему примеру и рассказывайте почаще содержание пьес или этюдов, которые предназначены для исполнения, подходя к ним каждый раз с нового конца: то от себя самого, то есть со своей точки зрения, то от имени того или другого действующего лица, то есть ставя себя на его точку зрения.

– Все это верно, но… при одном непременном условии: наличии блестящего природного или уже развитого воображения, – опечалился я. – Нам нужно думать, чтобы понять пружины, способы, ведущие к развитию воображения, находящегося еще в зачаточном состоянии.

– Для этого надо усвоить приемы подталкивания еще не разогревшегося воображения, – сказал Торцов.

– Вот-вот, это-то нам и нужно! Вот его-то нам и недостает, – вцепился я в