Работа над ролью - Константин Сергеевич Станиславский

– Но я не знаю образа, который надо изображать!

– Зато вы знаете важный закон. Он говорит: «Какую бы роль ни играл артист, он всегда должен действовать от себя самого, за свой личный страх и совесть». Если же он не найдет или потеряет себя в роли, то тем самым убьет изображаемое лицо, которое лишится живого чувства. Это чувство может дать создаваемому лицу сам артист, и только он один. Поэтому всякую роль играйте от своего имени, в предлагаемых обстоятельствах, данных автором. Этим путем вы в первую очередь ощупаете себя самого в роли. Когда это сделано, то уже не трудно вырастить всю роль в себе. Живое, подлинное человеческое чувство – хорошая почва для этого.

Аркадий Николаевич указал, как выгородить из малолетковской[53] комнаты номер в гостинице. Пущин лег на диван, а я ушел за кулисы, приготовился изображать, как полагается, голодного барчука, потом медленно вышел на сцену, передал Осипу мнимую тросточку, цилиндр – словом, повторил все штампы игры классического образа.

– Не понимаю, кто вы, – сказал Аркадий Николаевич, когда мы закончили играть.

– Я – это я сам.

– Не похоже. В жизни вы другой, не такой, какой там, на сцене. В жизни вы как-то иначе входите в комнату.

– Как же?

– С какой-то заботой, с целью внутри, с любопытством, не пустой, каким вы были сейчас на сцене. В жизни вы соблюдаете все моменты и стадии органической природы общения. Вы сделали выход актера на подмостки, а мне нужен вход человека в комнату. В жизни другие побуждения для действия. Найдите их там, на сцене. Если вы войдете для чего-то или, напротив, не для чего, от нечего делать, как Хлестаков, то такие действия помогут вызвать соответствующее внутреннее состояние. Обычный театральный выход, напротив, помешает этому и вызовет совсем другое – внешнее, показное, актерское самочувствие. Ваше появление на сцене было сейчас театрально, «вообще», в действиях не было логики и последовательности. Вы пропустили многие необходимые моменты. Например, в жизни, куда бы вы ни пришли, вам прежде всего нужно сориентироваться и понять, что происходит там, куда вы явились, и как следует себя повести. Но сейчас, при выходе, вы, даже не посмотрев на постель и на Осипа, уже сказали: «Опять валялся на кровати». Дальше. Вы захлопнули дверь так, как это делают в театре с полотняными декорациями. Вы не вспомнили и не передали тяжести предмета. Дверная ручка у вас двигалась по щучьему веленью. Все эти маленькие действия требуют известного внимания и времени. Без этого человек не вспомнит, не почувствует, не узнает правды, не поверит подлинности того, что делает.

Теперь, после того как вы чуть не целый год серьезно занимались беспредметными действиями, вам должно быть очень стыдно за все допущенные ошибки.

– Они происходят оттого, что мне неизвестно, откуда я пришел, – принялся я сконфуженно извиняться.

– Господь с вами! Как же можно не знать на сцене, откуда и куда приходишь! Необходимо знать это досконально. Входы из «неведомого пространства» никогда не удаются в театре.

– Откуда же я пришел?

– Вот это мило! Почем же я знаю! Ваше дело! Кроме того, сам Хлестаков говорит о том, где был. Но раз уж вы этого не помните – тем лучше.

– Почему же лучше?

– Потому что это позволит вам подходить к роли от себя самого, от жизни, а не от авторских ремарок, не от въевшихся условностей и штампов. Это позволит вам быть самостоятельным в ваших взглядах на образ. Если же вы будете руководствоваться только указаниями книжки, то не выполните нужной мне задачи, так как слепо целиком подчинитесь автору, понадеетесь на него и будете формально повторять слова его текста, дразнить его образ и его чуждые вам действия, вместо того чтобы творить свой образ, аналогичный с образом автора.

По той же причине я не даю артисту в первое время ни книжки, ни роли и очень прошу ими не пользоваться дома, чтобы не испортить моего замысла.

Окружите же себя предлагаемыми обстоятельствами пьесы и ответьте искренне: что бы вы сами (а не какое-то неизвестное вам существо – Хлестаков) стали делать для того, чтобы выбраться из безвыходного положения?

– Да! – вздохнул я. – Когда нужно самому выбираться из положения, а не идти слепо за автором, то приходится крепко призадуматься.

– Вот это вы хорошо сказали! – заметил Аркадий Николаевич.

– Я ведь в первый раз перевел на себя, почувствовал положение и предлагаемые обстоятельства, в которые поставил Гоголь своих действующих лиц. Для зрителей их положение комично, но для самих исполнителей Хлестакова и Осипа оно безвыходно. Я впервые почувствовал это сегодня, а между тем сколько раз приходилось читать и смотреть на сцене «Ревизора»!

– Это произошло от правильного подхода. Вы перенесли на себя и почувствовали положение действующих лиц в предлагаемых обстоятельствах Гоголя. Вот это важно! Это превосходно! Никогда не втискивайте себя в роль насильно, не приступайте к изучению ее по принуждению. Вы должны сами выбрать и выполнить в изображаемой жизни то, хотя бы самое малое, что вам вначале доступно. Так и сделайте сегодня. В результате вы немного почувствуете себя в роли. Отталкиваясь от этого, можно идти дальше и со временем подойти к тому, чтобы почувствовать самую роль в себе.

Итак, говорите, что бы вы стали делать в реальной жизни, здесь, сегодня, сейчас, как бы вышли из положения, в которое вас поставил Гоголь? Не умирать же с голоду в медвежьей дыре, куда вы попали?

Я молчал, так как запутался.

– Сообразите, как бы проходил ваш день? – подтолкнул меня Торцов.

– Вставал бы поздно. Первым долгом упросил бы Осипа пойти к хозяину и похлопотать о чае. Потом – длинная процедура с умыванием, чисткой платья, одеванием, прихорашиванием, питьем чая. Потом… прошелся бы по улицам. Не сидеть же в душном номере. Думаю, что во время прогулки мой столичный вид привлечет внимание провинциалов.

– И особенно провинциалок, – поддразнил Торцов.

– Тем лучше. Постараюсь завести знакомство с кем-нибудь из них и навязаться на обед. Потом побывал бы в Гостином дворе, на рынке.

Сказав это, я вдруг почувствовал, что у меня есть сходство с Хлестаковым.

– Я бы не удержался и, где только можно – в Гостином дворе, на рынке, – попробовал чего-нибудь вкусненького, выставленного на лотках. Но это не утолило бы, а, напротив, только еще больше раздразнило аппетит. Потом… побывал бы на почте, чтобы справиться о денежном пакете.

– Его нет! – прокаркал, подзуживая, Торцов.

– Вот я уже измучен, тем более что желудок пуст. Ничего не остается, как идти домой и