Работа над ролью - Константин Сергеевич Станиславский

Конечно, и при такой работе кое-что важное западет в его душу, пригодится в творчестве, но еще больше попадет туда ненужных, лишних сведений, мыслей и чувствований, которые вначале только загромождают голову, сердце, пугают артиста и мешают его свободному творчеству. Переваривать чужое и чуждое труднее, чем создавать свое, близкое уму и сердцу.

Но самое плохое то, что все эти чужие комментарии попадают на неподготовленную, невспаханную, сухую почву. Нельзя судить о пьесе, о ее ролях, о заложенных в ней чувствованиях, не найдя хоть частичку себя в произведении поэта.

Если бы артист со всеми его внутренними силами и внешним аппаратом воплощения был подготовлен к восприятию чужих мыслей и чувств, если бы он хоть немного чувствовал под своими ногами твердую почву, то знал бы, что нужно взять и что отбросить из того, что ему дают для роли прошеные и непрошеные советчики.

Таким образом, я восстаю не против самих бесед и застольной работы, а против их несвоевременности. Всему своя пора.

После некоторой паузы Аркадий Николаевич продолжил:

– Мой подход к новой роли совсем иной, и вот в чем он заключается: без всякого чтения новой пьесы, без бесед о ней артистов сразу приглашают на первую репетицию новой пьесы[51].

– Как же это? – Удивлению учеников не было предела.

– Мало того: можно играть и еще не написанную пьесу.

Мы даже не нашлись, что сказать на это заявление.

– Вы не верите? Давайте попробуем. Мной задумана пьеса, я расскажу вам ее фабулу по эпизодам, а вы сыграйте. Я буду наблюдать и наиболее удачные экспромты и запишу. Так общими усилиями мы создадим и сразу сыграем еще не написанное произведение[52]. Доходы от авторских разделим поровну.

Ученики еще более удивились и ничего не понимали.

– Вы хорошо знаете по собственному ощущению то состояние артиста на сцене, которое мы называем «внутренним сценическим самочувствием».

Оно собирает воедино все элементы, настораживает и направляет их на творческую работу.

Казалось бы, что с таким состоянием в душе уже можно подходить к пьесе и роли для их подробного изучения.

Но я утверждаю, что этого мало и что для искания, для познавания сущности произведения поэта, для создания суждения о нем творящему не хватает еще чего-то, что дает толчок и побуждает к работе все его внутренние силы. Без этого анализ пьесы и роли окажется рассудочным.

Наш ум сговорчив. Он во всякое время может войти в работу. Но одного ума недостаточно. Необходимо непосредственное горячее участие эмоции, хотения и всех других элементов внутреннего сценического самочувствия. С их помощью надо создать внутри себя реальное ощущение жизни роли. После этого анализ пьесы и роли будет сделан не от ума, а от всего организма творящего.

– Извините, пожалуйста, как же так? Чтобы ощутить жизнь роли, надо знать произведение поэта, надо его, изволите ли видеть, изучить. Но вы утверждаете, что изучать его нельзя, не почувствовав прежде этого самого произведения поэта.

– Да, – подтвердил Торцов. – Знать пьесу надо, но подходить к ней с холодной душой нельзя ни в коем случае. Необходимо предварительно влить в заготовленное внутреннее сценическое самочувствие реальное ощущение жизни роли, и не только душевное, но и телесное.

Подобно тому как дрожжи вызывают брожение, так и ощущение жизни роли возбуждает в душе артиста внутренний нагрев, кипение, необходимые для процесса творческого познавания. Только в таком творческом состоянии артиста можно говорить о подходе к пьесе и роли.

– Откуда же брать это реальное душевное и телесное ощущение жизни роли? – удивлялись ученики.

– Этому-то вопросу и посвящен сегодняшний урок. Названов! Вы помните «Ревизора» Гоголя? – неожиданно обратился ко мне Аркадий Николаевич.

– Помню, но плохо, в общих чертах.

– Тем лучше. Идите на сцену и сыграйте нам Хлестакова с момента его выхода во втором акте.

– Как же я могу сыграть, когда я не знаю, что нужно делать? – спросил я в изумлении.

– Вы не знаете всего, но кое-что знаете. Вот это немногое вы и сыграйте. Иначе говоря: выполните из жизни роли те, хотя бы самые маленькие, физические действия, которые можете сделать искренне, правдиво, от своего собственного лица.

– Я ничего не могу сделать, так как ничего не знаю!

– Как? – накинулся на меня Аркадий Николаевич. – В пьесе сказано: «Входит Хлестаков». Разве вы не знаете, как входят в номер гостиницы?

– Знаю.

– Вот и войдите. Дальше Хлестаков бранит Осипа за то, что он «опять валялся на кровати». Разве вы не знаете, как бранятся?

– Знаю.

– Потом Хлестаков хочет заставить Осипа пойти и похлопотать о еде. Разве вы не знаете, как обращаются к другому с щекотливой просьбой?

– Знаю и это.

– Вот вы и сыграйте только то, что вам на первых порах доступно, то, в чем вы чувствуете правду, чему сможете искренне поверить.

– Что же нам на первых порах доступно в новой роли? – попытался я выяснить.

– Немного. Передача внешней фабулы с ее эпизодами, с ее простейшими физическими действиями.

Вначале только это можно выполнить искренне, правдиво, от своего лица и за свой страх. Если же вы захотите дать больше, то столкнетесь с непосильными задачами, и тогда рискуете вывихнуться, очутиться во власти лжи, которая толкнет на наигрыш и насилие природы. Бойтесь вначале чересчур трудных задач: вы еще не готовы углубляться в душу новой роли, – поэтому держитесь строго указанной вам узкой области физических действий, ищите в них логику и последовательность, без которой не найдешь правды, веры, а следовательно, и того состояния, которое мы называем «я есмь».

– Вы говорите: передавайте фабулу и простейшие физические действиям. Но фабула сама собой передается при развертывании пьесы. Фабула уже создана автором, – возразил я.

– Да, автором, но не вами. Пусть его фабула остается. Но нужно ваше отношение к ней. Пусть и авторские действия производятся, но они должны стать вашими собственными, а не оставаться чужими. Нельзя искренне жить не своими действиями, надо создать свои, аналогичные с ролью, указанные вашим собственным сознанием, хотением, чувством, логикой, последовательностью, правдой, верой. Пробуйте, идите на сцену и начинайте с выхода Хлестакова. Пущин сыграет нам Осипа, Вьюнцов – трактирного слугу.

– С удовольствием!

– Но я не знаю слов, и мне нечего говорить, – заупрямился я.

– Вы не знаете слов, но общий смысл разговора помните?

– Да, приблизительно.

– Так передавайте его своими словами. Порядок мыслей диалога я вам подскажу. Да и вы сами скоро привыкнете к их последовательности и