Суд присяжных. Особенности процесса и секреты успешного выступления в прениях - Рубен Валерьевич Маркарьян

«Этот человек не говорит нам, как лучше управлять компанией. Этого человека интересуют только деньги, он хочет убить компанию, которую мы строили, и вы, уважаемые друзья-акционеры, его интересуете потому, что вы мертвые стоите дороже, чем живые… Посмотрите на своего соседа? Разве вы его убьете?.. Если наша страна будет жить по законам таких, как Гарфилд, то будет производить лишь гамбургеры, плодить лишь адвокатов, продавать только акции, собирать урожаи лишь налогов…»

После бурных аплодисментов, посвященных выступлению хорошо знакомого всем Джорги, микрофон взял маленький и лысый Гарфилд, сразу же заслужив свист и крики «долой». В этой обстановке он начал свою речь со слов: «Аминь. аминь и аминь!», чем, несомненно, привлек внимание аудитории, враждебно настроенной. Дальше было примерно так:

«Дорогие коллеги-акционеры, вы только что прослушали молитву. В тех краях, откуда я родом, такая молитва называется заупокойной, то есть молитвой по покойнику. А вы почему-то не сказали „Аминь!“.

Эта компания умерла, уважаемые коллеги-акционеры! Не я ее убил, не надо меня винить, она была уже мертва, когда я сюда впервые приехал. Поздно молиться, потому что, даже если молитвы будут услышаны, и доллар поднимется, а йена упадет, экономика начнет расти, есть такая штука, как оптоволокно, новые технологии. Мы мертвы, но мы пока не разорились. А какой верный способ разориться? Продолжать вкладывать деньги в убыточное производство, падать все ниже, медленно, но верно, пока не вылетишь в трубу. Представьте, в свое время, в XIX веке, наверняка были десятки компаний, производящие конские оглобли. Я уверен, последняя из этих компаний производила лучшие оглобли в мире. Но хотели бы вы стать акционером этой компании? Пусть у нас хватит разума подписать себе свидетельство о смерти, получить страховку и вложить деньги в какой-то другой бизнес, имеющий будущее.

„Нет, мы не можем, – говорится в нашей заупокойной молитве, – мы несем ответственность перед нашими рабочими. Что с ними будет?“

Я отвечу на это вопрос так: нам наплевать! Потому что последние годы эта компания лишь вытягивала наши деньги, мы не несем никакой ответственности перед сотрудниками, это дело правления, а не акционеров. Разве вам правительство сказало, что снизит налоги, вы будете меньше платить за воду и свет, нет, наоборот, вы стали платить вдвое больше, проверьте, а зарплата наших рабочих выросла вдвое! А вот наш с вами капитал составляет сегодня одну шестую от прежнего! Кого это волнует? Меня! Я не ваш лучший друг, я ваш единственный друг! Я действительно ничего не произвожу, но я не бездельник. Я произвожу деньги. И если вы вспомните, то единственным мотивом, почему вы купили акции этой компании, было желание сделать деньги! Вам было все равно, что тут производят: проволоку и кабель, цыплят или мандарины выращивают. Вы хотели приумножить свой капитал! Я помогу вам. Я делаю деньги! Вложите деньги! Вложите их куда-нибудь еще. Может быть, они будут вложены эффективно, и вы создадите новые рабочие места, и, не дай Бог, заработаете пару долларов для себя лично. И если у вас спросят, куда вы дели деньги, скажите, посеяли и ждете урожай…

Мне, кстати, приятно, что меня называют Ларри-ликви-датор. Знаете, почему, уважаемые коллеги-акционеры? Потому что с моих похорон вы уйдете с улыбкой на лице и с долларами в кармане. Это будут похороны, которые имеет смысл провести!»

Если читатель возьмет карандаш, то без труда на примере этой короткой речи Гарфилда выделит вступление, основную часть с аргументами и заключение, где в коротких, но емких фразах оратор доказывает искренность своих чувств и слов, произнесенных ранее. Он готов умереть за деньги, и тут ему трудно не поверить.

Я сознательно сравнил два абсолютно разных персонажа – Марка Туллия Цицерона, гениального оратора древности, и вымышленного Голливудом коротышку Гарфилда. Кстати, некоторые цицероноведы (например, Т. Моммзен) считали Цицерона не талантливым оратором, а лишь хорошим стилистом. Однако легко увидеть, что секрет успешной карьеры Цицерона как оратора заключался не в том, что он хорошо знал теорию ораторского мастерства (он получил соответствующее образование, кстати) и тщательно следовал ей в своей практике, не только в его исключительном таланте, который нельзя не признать, а в том, что он всегда в своем выступлении на первое место ставил не правила, а предмет речи, материал, предоставляемый ему жизнью. Он умел говорить то, что нужно было сказать в этом месте, в это время и перед этой конкретной аудиторией. Каждый его риторический прием был оправдан обстоятельствами дела, настроением слушателей, обстановкой вокруг процесса.

В этом реальный Марк Цицерон похож на вымышленного Лоренса Гарфилда. Если похожи эти люди, то почему бы нам с вами не быть похожими на них?

В заключение этой главки «о заключении» я бы хотел привести несколько примеров заключительной части речей в прениях известного российского адвоката Сергея Аркадьевича Андреевского, ставшего по рекомендации А.Ф. Кони присяжным поверенным округа Петербургской судебной палаты. Современники считали Андреевского мастером психологической защиты. Сам он называл адвокатов «говорящими писателями», а защиту в суде – «литературой на ходу».

Дело Зайцева было первым в карьере Андреевского, поэтому обратите на него особое внимание. Зайцев с особой жестокостью убил из-за денег хозяина меняльной лавки. Будучи арестованным, он во всем признался, а с помощью таланта Андреевского получил минимальное наказание. После этого процесса на каждом заседании с участием Андреевского присутствовали стенографисты, а речи адвоката сразу публиковались в газетах.

Как мастерски Андреевский внушил присяжным, что они выносят смертный приговор! Эту часть речи я использовал в своих речах на проекте НТВ неоднократно в разных вариациях, чем вызывал раздражение у моих коллег-прокуроров, говорящих: «Вот, опять включил давление на присяжных, мол, вы выносите высшую меру, чуть ли не расстрел». В самом деле, присяжным сложно решиться на полное оправдание и на высшую меру. Поэтому, если они понимают, что вынуждены в данную минуту назначить высшую меру наказания, скорее всего, они проявят снисхождение, вплоть до минимально возможного наказания.

Вот что сказал в окончание речи Андреевский:

«Убийство, гг. присяжные заседатели, есть несчастье, старое, как земля. Еще со времен Каина люди не могут искоренить этого зла. Этот общественный недуг подкрадывается к человеку, как чума, нападает на его мозг, делает бесчувственным его сердце и, распоряжаясь его руками, заставляет его делать то, от чего он сам впоследствии приходит в ужас и невольно отталкивает от себя своих собратьев. Надо иметь откровенность сознаться, что наказания не помогают делу. Творя наш суд, мы ходим во тьме