Мамочка для принцессы - Моргана Редж

Женщина оборачивается. Молодая, лет двадцати пяти, с безупречным макияжем, который, кажется, был нанесен еще до сна. Холодные голубые глаза быстро оценивают меня с ног до головы, задерживаются на моих джинсах, и на лице мелькает легкое презрение.

— Доброе, — парирует она, словно делая одолжение.

— Ася, это Виктория, — представляет Павел, его голос ровный, деловой. — Старая подруга. Вика, это Ася. Новая… гувернантка Ариши.

«Гувернантка». Прямо в сердце. Четко, ясно, без сантиментов. Виктория тут же расслабляется, ее губы растягиваются в снисходительной улыбке.

— А-а, понятно. Здравствуйте, — она кивает мне и тут же поворачивается к Паше. — Паш, так ты представляешь, эта дура Катя всем рассказывает, что ты ее чуть ли не с ребенком выгнал! Ужас просто.

Я подхожу к столу, наливаю себе стакан апельсинового сока, давая рукам заняться делом. Сердце колотится где-то в горле.

— Катя сама сделала свой выбор, — спокойно ответил Павел. — Приоритеты у нее были не на ребенке.

— Ну конечно! — фыркает Виктория. — Кому охота возиться с чужим ребенком? Это же такая обуза.

Я беру свой стакан и круассан, поворачиваюсь к столу. Павел смотрит на меня. Выжидающе.

— Знаете, Виктория, — начинаю я, и мой голос звучит на удивление мягко, — это смотря какой ребенок. Вот Ариша, например, не обуза. Она — счастье. Просто некоторым для счастья нужны не дети, а, скажем, новые сумки. Или сплетни о бывших.

Наступает тишина. Виктория замирает с вилкой на полпути ко рту, ее глаза округляются. Павел прикрывает веки, но я вижу, как уголок его рта дернулся.

— Я… я не это имела в виду, — пытается оправдаться Виктория, бросая взгляд на Павла.

— Конечно, — улыбаюсь во все тридцать два зуба. — Просто я, как гувернантка, — делаю яркий акцент на этом слове, и бросаю убийственный взгляд на Павла, — очень трепетно отношусь к своему подопечному. Не терплю, когда о нем говорят в таком ключе. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Я не жду ответа.

— Павел, я пойду, разбужу детей. Приятного аппетита.

Разворачиваюсь и выхожу, оставив за спиной гробовую тишину. В коридоре я прислоняюсь к стене, и коленки предательски дрожат. Черт, кажется, я только что объявила войну. Но отступать некуда.

Через полчаса, когда я кормлю Аришу кашей на кухне, туда входит Павел. Виктории с ним уже нет.

— Гувернантка? — выпаливаю, не глядя на него.

— А как бы ты представила себя в этой ситуации? — спокойно спрашивает он, подходя к кофеварке. — «Моя новая сожительница по контракту»?

Я сжимаю ложку так, что костяшки побелели.

— Ты мог бы просто назвать меня по имени.

— И вызвать еще больше вопросов и сплетен, — он наливает себе кофе. — «Гувернантка» — четко, понятно, объясняет твое присутствие в доме и твои обязанности. Это защищает и тебя, и Аришу от лишних пересудов.

— У нас был другой договор, — смотрю на этого мужчину прямо. — Ты сказал, что для общества я… — замолкаю, ощущая себя полной дурой. — Неважно, Павел Сергеевич, — называю его по имени-отчеству ядовитым голосом, каким только умею.

Он трет лицо, взъерошивает волосы, но молчит.

— Она ушла? — спрашиваю, сглатывая обиду.

— Ушла, — он смотрит на меня, облокотившись на стойку. — Ты произвела на нее… неизгладимое впечатление.

— Надеюсь, отпечаток моей пяты на ее самолюбии скоро сойдет, — ворчу я.

Павел смеется. Тихим, грудным смехом, который, казалось, грел весь воздух вокруг. Гад ползучий.

— Добро пожаловать в мой мир, Ася. Держись крепче. Таких, как Виктория, будет много.

— Не сомневаюсь, — вздыхаю. — Но предупрежден — значит вооружен. А еще я помню, что у меня карт-бланш, верно?

— Верно, Ася, — улыбается этот паразит.

Ариша, доев кашу, тянет ко мне руки.

— Тетя Ася, гулять!

Я поднимаю ее, сажаю на бедро. Она обнимает меня. Павел смотрит на нас, и в его зеленых глазах что-то сложное, невысказанное.

— Вы можете быть спокойны, Павел Сергеевич, — говорю ему. — Езжайте, куда вы там обычно ездите. Мы тут сами справимся.

— Ась, мы же на ты и по имени, — как-то растерянно напоминает он мне.

Поджимаю губы и смотрю на него укоризненно.

— Негоже простой гувернантке к хозяину по имени обращаться, — не могу удержаться от колкости.

Он вздыхает, допивает кофе и выходит. А я остаюсь на кухне с ребенком на руках, с круассаном в желудке и с твердым пониманием, что первая схватка осталась за мной. Но война, определенно, только начиналась.

Глава 9

Павел

Дверь гаража закрывается, отсекая меня от дома. От нее. Я прислоняюсь к стенке, чувствуя, как дрожь бежит по рукам. Не от гнева. От стыда.

«Гувернантка».

Это слово вырвалось само, рефлекторно, как щит перед вопросом в глазах Виктории. Старый, проверенный способ обозначить дистанцию. Женщина в моем доме? А, понятно, прислуга. Проблема решена. Логично. Практично. Цинично.

И пока я вел свой дурацкий спор с Асей на кухне, оправдываясь этой самой «логикой», внутри все сжималось в тугой, болезненный узел. Я видел, как дрогнули ее ресницы, когда я это произнес. Видел, как она сжала ложку, кормя Аришу. Она приняла удар, парировала, но удар был нанесен. И нанес его я.

Сажусь в машину, но не завожу мотор. Руки сжимают руль, бессмысленно впиваясь в кожу.

Что я хочу? Чего я жду от этой женщины?

Когда я предложил ей этот контракт, в голове была четкая схема. Она — стабилизирующий фактор для Ариши. Надежный, теплый, постоянный. Я покупал ее заботу, ее материнский инстинкт для своей дочери. Все остальное было факультативом. «Посмотрим», — сказал я тогда. Глупец.

Я не учел, что ее присутствие будет менять не только жизнь Ариши, но и саму атмосферу дома. Что запах ее кофе и звук ее смеха станут чем-то большим, чем просто атрибутами «гувернантки». Что ее колючие, язвительные шутки будут будить во мне азарт, которого я не чувствовал годами.

Я не учел ее.

Взгляд Виктории, скользнувший по Асе с головы до ног, с этой смесью любопытства и презрения, вызвал во мне примитивную, животную ярость. Не потому, что она оскорбила наемного работника. А потому, что она оскорбила ее. Женщину, которая за двое суток стала… кем? Я не знал.

Я хотел защитить ее от этого мира сплетен и оценивающих взглядов. Но мой первый же порыв оказался трусливым. Я спрятался за удобным, социально приемлемым ярлыком, чтобы не объяснять Виктории, что эта женщина в застиранных джинсах для меня — нечто несравнимо большее, чем все остальные, чем Виктория, со своими сумками и сплетнями.

«Чего я хочу?» — вопрос висел в воздухе, пахнущем кожей салона.

Я хочу заходить в дом и видеть, как она сидит