По следам Духа Зимы - Микаэль Брюн-Арно
Оказавшись в последнем вагоне, Бартоломео быстро сообразил, что беглец спрячется там в надежде, что у преследователя не хватит терпения ждать, и он вернётся к себе в купе. Однако настоящий детектив никогда не попадётся на такую примитивную уловку!
— Так-так, он исчез, — сказал Бартоломео, повышая голос. — А я так устал… Пойду, лягу спать и буду надеяться, что кто-нибудь из проводников скоро обнаружит этого воришку.
Через мгновение юный детектив, громко хлопнув дверью, молча проскользнул за стойку бара, находившуюся у входа в вагон. Из укромного уголка возле рояля появилась тень и двинулась в глубину салона, сжимая в лапах книгу Бобра Кастора. Тогда Бартоломео повернул выключатель, и яркий свет масляных ламп, озаривший салон, застал вора врасплох.
— Я тебя поймал! — закричал лисёнок, преграждая путь к потайной двери, чтобы не дать загадочному зверю уйти. — Не знаю, кто ты такой, но… Но… Ты же ещё совсем малыш!
Возле книжного шкафа стоял запыхавшийся маленький медвежонок и недоверчиво смотрел на Бартоломео. Он был одет в вельветовые штанишки на бретельках и лапами с острыми когтями крепко прижимал к груди украденную книгу. Потом он поправил очки, сбившиеся на бок, пока убегал. Грязный бинт на левом ухе прикрывал ещё не до конца зажившую рану. Бартоломео заметил, что ботинки медвежонка совсем прохудились.
— Никакой я не вор! — проворчал попавший в ловушку медвежонок. — Это моя книжка! Вот тебе доказательство: на форзаце написано моё имя!
Действительно, под картонной обложкой книги виднелась рукописная надпись:
Эта книга принадлежит семейству Медведей.
Если вы её найдёте, просьба вернуть владельцам.
— Вот видишь? Я сказал правду. Это моя книга. Я просто хотел вернуть её.
— Ну и ну… Прости, — извинился Бартоломео, опустив глаза. — Я думал, что это книга из библиотеки компании, и её можно брать почитать.
— Ну, так ты ошибся! И кто из нас теперь вор?
— Я не думал, что так получится… Извини меня, пожалуйста. Меня зовут Бартоломео. Тебе тоже нравятся поезда и книжки? — спросил лисёнок, робко протянув лапу медвежонку. Тот подумал, но всё же ухватился за неё.
— Только никому не говори, что видел меня, Бартоломео, — прошептал он, пожимая лапу нового знакомого.
— Обещаю. Если совру, не быть мне знаменитым детективом Зелёного Бора!
Из спального вагона, через который два юных зверя прошли в салон, послышался какой-то шум. Бартоломео был готов поклясться, что узнал доносившийся издалека голос старшего проводника, который просил всех своих подчинённых поторопиться. Повернувшись к медвежонку, он заметил в его глазах искорку тревоги, свидетельствующую о том, что тот ни в коем случае не желает, чтобы его обнаружили.
— Мне пора, — заявил медвежонок и бросился к потайной двери.
— Мы скоро увидимся? Тебя ждут родители?
— Завтра вечером приходи сюда, но только больше не поднимай шума!
— Подожди! — воскликнул Бартоломео, придерживая дверь. — Я приду завтра вечером, но… Я ведь даже не знаю, как тебя зовут…
Медвежонок резко остановился. Казалось, он колеблется.
— Меня зовут Теодор, — ответил он, наконец, и отвернулся. — Я сбежал из дома.
Медвежонок по имени Теодор
В лесах Крайнего Севера не было медвежонка счастливее Теодора. Семейство Медведей проживало в небольшом домике из дерева и камней на опушке леса, где росли корабельные сосны. Им нравилось жить в горах, и они с наслаждением наблюдали за сменой времён года. Начиная с дней летнего солнцестояния и вплоть до осеннего равноденствия, в те дни, когда не надо было ходить в школу или повторять уроки, Теодор помогал своему отцу Обелену, владевшему часовой мастерской.
Сидя на табуретке, которую он сам нашёл в куче старой пыльной мебели, медвежонок полировал часовые стёкла и обрабатывал кожу, из которой в дальнейшем получались красивые ремешки для часов. С приходом зимы, когда в небе начинала мерцать Полярная звезда, а в большом камине потрескивали дрова, Обелену и его супруге Шантерелле проходилось работать с утра до поздней ночи. В это время года Теодор любил засыпать у огня в ожидании нежного материнского поцелуя, означавшего, что пора отправляться в постель. Весной медведи распахивали окна в своём домике, чтобы впустить свежий воздух и насекомых, которым они великодушно отдавали крошки от своих бутербродов. Все жители деревушки Зимовье утверждали в один голос: не было в округе более счастливой семьи. Во всяком случае, до того дня, когда несчастья одно за другим, словно снежная лавина, обрушились на домик из камней и дерева.
— У меня заканчивается кварц, — сказала как-то раз Шантерелла, стоявшая подбоченившись, перед открытыми ящиками большого комода. — Не думала, что уже столько израсходовала.
— Ты уверена? — спросил Обелен. — Мне казалось, что нам его вполне хватит до весны. Неужели я ошибся в расчётах?
— Вот, посмотри, у меня осталось всего несколько кристаллов. Как же мне дальше экспериментировать?
В это время Теодор, притаившийся на площадке лестницы, которая вела в спальни, думал о своей маленькой тайне. В последние несколько недель он потихоньку уносил к себе в комнату разные винтики, колёсики и пружинки, намереваясь по секрету от родителей, по ночам, при свете свечки, смастерить наручные часы. Он рассчитывал, что таким образом сможет помочь папе и маме. Однажды рано утром, когда Шантерелла и Обелен понесли последние сделанные ими часы в магазин игрушек в Зимовье, Теодор положил на свой высокий табурет стопку книг и вскарабкался на неё, чтобы дотянуться до верхних ящиков большого рабочего шкафа. «Я возьму совсем немножко», — подумал он, и потянул на себя ящик с кристаллами кварца, где, как ему казалось, должны были лежать детали часового механизма. В этот самый момент книги, на которых он стоял, стали разъезжаться, и Теодор рухнул вниз, не выпуская из лап ящик. При этом он так сильно ударился, что потом ещё долго-долго вспоминал свой полёт. И теперь, сидя на ступеньках и подглядывая за родителями, он словно заново услышал грохот и треск разбивающихся кристаллов кварца, которые разлетелись по полу тысячами мельчайших осколков.
— Я уверена, что сумела подобрать правильные размеры камней. Эх, если бы до кварцевой шахты было легче добираться, — вздохнула медведица, развязывая фартук.
— Очень жаль, милая, но теперь придётся ждать
