Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко
Костриков, не согласный с меньшевистским ядром съезда, покинул форум вместе со всей группой от Тайги. Однако прошел месяц-другой, и подтвердилась правота тех, с кем он спорил. В пылу полемики Сергей напророчил им «позорный крах»: «Либо вас разгонит наглеющая черносотенная администрация дороги, либо стачечные комитеты обойдутся без вас!» Произошло иначе: делегатов стала брать полиция. И Костриков ожидал ареста в любой момент[51].
Его забрали 30 января 1906 года буквально «перед отъездом» в Москву, «на квартире казначея организации». При обыске нашли с десяток прокламаций, три брошюры (Ленина, Каутского и Бебеля), два удостоверения личности, спрятанные или забытые меж страничек записной книжки-портфеля, имевшие «шапку»: «Бюро съезда делегатов служащих и рабочих Сиб. Ж. Д.». Как ни странно, изъятого оказалось мало, чтобы осудить задержанного по 126-й статье Уголовного уложения 1903 года: участие в антигосударственном и террористическом сообществе. По крайней мере, сам Киров немало этому удивлялся, вписав в автобиографии поверх 130‐й статьи 126‐ю. Сто тридцатая касалась распространения, непублично, антиправительственных учений и суждений.
Вновь тюрьма. Но Костриков по-прежнему не унывает: 7 марта он обратился к прокурору Томского окружного суда Н.А. Русанову с жалобой на постоянные обыски тюремных надзирателей и в камере, и в тюремной конторе как в присутствии начальства, так и без него. Судя по ней, за год юношеская бравада никуда не делась. Узник едва ли не ультимативно объявляет прокурору: «Ответ от Вас надеюсь получить не позже 12 числа текущего месяца сего года»!
Верно, обыски – следствие провокаций. Арестанту создавали условия для передачи с воли чего-то противозаконного. Однако арестант догадался, какую игру с ним затеяли, и удержался от соблазна. Помогла Кострикову апелляция к прокурору или нет, но 26 апреля 1906 года он вышел на свободу под залог. Товарищи внесли немаленькую сумму по тем временам – 200 рублей[52].
Впрочем, минуло менее трех месяцев, и 19 июля 1906 года грянул третий арест. В деле вновь фигурировала типография. Зимой её не успели купить, летом – запустить в работу. И похоже, в Москву или Петербург за ней никто не ездил. Приобрели или смонтировали сами, здесь же, в Томске, под эгидой Союзного комитета. Зато разместили печатный стан оригинально. Подпольную типографию спрятали буквально в подполье, в специально вырытом подвале под домом № 17 в Апполинарьевском переулке, принадлежавшем доктору А.А. Грацианову. Александр Александрович симпатизировал социал-демократам, частенько помогал или выручал их. Так, в 1904 году у него квартировал В. Гутовский, и к нему же после побега из Нарымского края явился Г. Крамольников.
Месяца полтора-два, с конца мая, четверо рабочих производили в двухэтажном особняке капитальную реконструкцию. Вынимали землю, завозили и выкладывали изнутри что-то кирпичом. Рабочими были члены томской РСДРП С. Костриков, М. Попов, Г. Шпилев и Е. Решетов, а новым владельцем, понятно, по чужому паспорту (на А.Н. Газину, «иркутскую мещанку») – член Сибирского союзного и Томского городского комитетов РСДРП Августа Александровна Кузнецова, «Ольга Константиновна». Как и Киров, она – уроженка Вятской губернии, хорошо знавшая Ленина по эмиграции, бежавшая из якутской ссылки и в 1904 году осевшая в Томске.
После отъезда почти всех «стариков» Ольга Кузнецова де-факто осталась за главного. Подобно Сухорукову, землячка Кострикова стояла на меньшевистской платформе и по примеру предшественника голосовала за вооружение томских эсдеков типографским «оружием», а не винтовочным или револьверным. Отсюда и «прекрасная в смысле конспирации» (выражение Кирова) эпопея с типографией в Апполинарьевском переулке.
Сергей с завидным энтузиазмом взялся за «оборудование» в прямом смысле подпольной печатни и с непривычки за неделю землекопного труда стер руки в кровь, однако снова и снова брался за лопату, несмотря на призывы друзей прерваться, отдохнуть. Он же продумал систему вентиляции и маскировки потаенного помещения, а также наладил электрическую сигнализацию. И когда два «инспектора» – Ольга Кузнецова и Фрейда Суссер – пожелали осмотреть подземную комнату, обе потратили два часа, но так и не обнаружили вход в неё[53].
Рапорты о втором аресте в январе и освобождении Сергея Кострикова в апреле 1906 г. [РГАСПИ]
Заявление Сергея Кострикова томскому окружному прокурору от 7 марта 1906 г. [РГАСПИ]
Обратите внимание: жена Попова в инспекции участвовала, а возлюбленная Кострикова – нет. Позднее, в 1911 году, Сергей Миронович признавался: «Куда бы я не явился, я всегда приносил с собою зло и несчастье. И чем ближе становились ко мне окружающие, тем ярче они чувствовали на себе это». Исповедь явно не о политике. Она о личных переживаниях, а вернее, о каком-то личном поступке, сильно задевшем очень близкого человека. Весной того же, 1906 года Сергей оказал содействие при организации побега из томской тюрьмы семи заключенных. Один из пяти, оторвавшихся от погони, Иван Федорович Серебренников, укрылся на квартире Надежды Блюмберг. Именно за него возлюбленная Кирова и вышла замуж, а затем уехала с ним во Владикавказ[54]. Случилось это как раз после третьего ареста нашего героя.
Судя по всему, он столкнулся с нелегким выбором: либо нормальная семья, либо судьба профессионального революционера. Мечты о славной революции, о новой счастливой жизни в новой преображенной России растаяли, как мираж. Самодержавие, пусть и в сильно измененном виде, устояло. Следовательно, российскую социал-демократию ожидал очередной этап борьбы. Опять печатать листовки, собираться на митинги, прятать и распространять нелегальную литературу, бегать от шпиков и полиции… Молодая женщина к новым испытаниям была не готова. Ей вполне хватило отданной делу революции юности. Приносить ей в жертву свои лучшие годы она не желала. И того же хотела от будущего спутника жизни.
Похоже, «прекрасная в смысле конспирации типография» их и развела. Костриков держал трудный экзамен: возьмешься за обустройство подпольной типографии – потеряешь любимую; сойдешь с пути – потеряешь самого себя. «Я буду тем, кто сейчас нужнее всего». Помните? В мае 1906 года он по-прежнему считал, что «профессиональный революционер» и «сейчас» народу России «нужнее всего», потому и взялся за обустройство типографии. В отместку, сгоряча Надежда стала Серебренниковой…
Станок, укомплектованный всем нужным для продолжительной работы, и скромную мебель (столы, стулья) в перестроенный дом
