Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
Ефиму эта пестрота поначалу казалось чудной. Большинство однокашников были моложе, «не нюхали пороху», хотя и знали из книг гораздо больше его. Заведя сразу короткие знакомства с близкими ему бывшими красноармейцами, он нет-нет да и прислушивался к разговорам «жоржиков», даже кое-какие знакомые у него появились среди них.
Совместная учеба, производственная практика постепенно нивелировала остатки социальных различий. «Интеллигенты» все чаще одевались в рабочие блузы, толстовки, а то и «юнгштурмовки» – дежурную «униформу» комсомольцев; девушки повязывали сзади красные косынки и форсили в комиссарских кожанках. Речь и манеры на одном полюсе опрощались, на другом – становились более «культурными». При этом вчерашние пролетарии обзаводились костюмами и галстуками. Купил себе такой со временем, накопив денег, и Славский.
Поначалу было не до того – половину стипендии приходилось отдавать за жалкий угол в съемной квартире, где в одной комнате кроме него жили еще двое студентов. Питались скудно – о прежнем армейском пайке остались только воспоминания. Подрабатывал иногда по ночам, разгружая вагоны на станции Москва-Товарная – благо силушкой природа не обидела. На квартиру потом шагал пешком по предутренней, просыпавшейся Москве. Главное, не уснуть потом на лекциях.
Старый боевой командир Ефима Николай Ракитин, назначенный в 1928‐м, после окончания Академии Фрунзе, командиром Особой кавалерийской бригады, решил через год проведать житье-бытье студента Славского. Найдя его конуру и посмотрев на отощавшего бывшего лихого рубаку, искренне возмутился. И, решительно отметая протесты Ефима, направился прямиком в Горную академию, проведя настоящую кавалерийскую атаку на тамошнее начальство. Результат не заставил себя долго ждать: через несколько дней смущенный Славский переселился наконец со своим нехитрым скарбом в маленькую, но отдельную комнату в общежитии в доме № 33 по Старомонетному переулку. Уже позже он узнал, что в этой комнате жил закончивший ранее МГА, будущий знаменитый писатель Александр Фадеев.
Жизнь там тоже не блистала уютом, но у студента наконец появились хоть какие-то свободные деньги. Благодаря отличной учебе и общественной работе он получал к тому времени повышенную стипендию – тридцать пять рублей. И даже, оставив ночные работы грузчика, мог уже позволить себе нечто, выходившее за пределы выживания.
А тут еще престарелая мать с отчимом, узнав какими-то путями, где обретается «сынку» (отправляя периодически короткие весточки о себе в Макеевку, Ефим предпочел не сообщать о резкой перемен своей судьбы), передала с оказией увесистый сверток с украинским салом, домашней колбасой и немного денег.
«Ну зачем же они! Сами-то впроголодь небось живут», – посетовал Ефим, но и обрадовался само собой. И в ближайшее воскресенье позвал к себе на пирушку нескольких однокашников, с которыми сблизился за эти годы.
Наверное, впервые выступал он в роли хлебосольного хозяина – и это было ему по душе. Позже, уже будучи министром, любил он такие дружеские застолья: «зажигал» тамадой, сам подливал в стаканы, поощрял «отстающих» забористой шуткой, никогда не чинясь и не чванясь.
На успешного, серьезного партийного студента, бывшего будённовца заглядывались немногие учившиеся тогда в Горной академии девушки. Но они ему по-настоящему не нравились, а флиртовать просто так он сроду не умел – не в его это было характере.
Один раз, еще в самом начале учебы, знакомый студент каким-то макаром увлек его на полубогемную-полунэпманскую вечеринку. Ошарашенный Ефим, не веря сперва своим глазам, смотрел на шумное застолье с шампанским и деликатесами, женщин с голыми плечами, куривших, жеманясь, длинные пахитоски. Ну а когда на середину комнаты под аплодисменты выбежала с пьяным визгом совершенно голая девица с меховой горжеткой на шее и, чуть не упав, убежала обратно за занавеску, не выдержал. Ругнувшись, вывалился из-за стола, отпихнул ногой стул. В прихожей схватил за воротник пригласившего его студента и тихо, но внятно пообещал разбить рожу, если еще раз услышит про такие…лядские вечеринки. Доносить не стал, хотя случаи «бытового разложения» на партсобрании факультета время от времени разбирались. Не в его характере были доносы, не прибегал он к ним и позже, когда многие спешили опередить своим «стуком» других. Что Славский скоро узнает и на себе.
В последний год учебы Ефим познакомился со своей будущей женой – верной спутницей на всю жизнь. Евгения Андреевна была скромной интеллигентной девушкой из разряда разночинцев. У отца было торговое предприятие под Москвой, так что после революции их большая семья оказалась «социально неблизкой» – «лишенцами».
В революцию Евгения пережила смерть отца, нескольких братьев и сестер, в поисках заработков оказалась со старшей сестрой в Москве. В начале 1930‐х у той завелся кавалер, учившийся в Горной академии вместе со Славским и друживший с ним. Тот и пригласил его как-то на вечеринку, где были обе сестры. Сидели, пили чай с нехитрыми сластями, говорили обо всем. А старшекурсник Ефим, глядя на скромную тихую Евгению, от которой так и лучилось тепло, что называется, «погиб».
Статный рослый студент, красный командир и без пяти минут инженер: «обоюдоострый» – и с умом и с юмором – тоже запал в душу Евгении. Познакомившись тогда, встречались еще год. Ефим выкраивал из стипендии средства на скромный букет, приглашал в кино. А когда поняли, что любят друг друга, договорились пожениться, как только жених получит диплом и направление. Так и сделали в 1933‐м. Причем Евгения Андреевна переписывала мужу его диплом от руки.
Свадьба получилась скромной – в общежитии: шиковать было особо не на что, хотя в складчину поучаствовали и однокашники по МГА, и некоторые бывшие сослуживцы по Особой кавбригаде. Из родной Макеевки добрался сводный брат с традиционными донскими «деликатесами».
В 1934‐м у молодоженов родился первенец – Алексей (умерший в младенчестве), а в 1937‐м – их первая дочь, Марина. «Однажды я увидел его жену и был поражен контрастом их обликов— она выглядела интеллигентной, уже немолодой, тихой женщиной, в какой-то старомодной шляпке. Он относился к ней с подчеркнутым вниманием и необычайной мягкостью», – описывал в 1970‐х академик Андрей Сахаров супружескую чету Славских.
А пока шла интенсивная подготовка будущего инженера к его производственной стезе. В это время правительство предприняло решительный поворот от «политехнического» к отраслевому принципу подготовки инженерных кадров. ЦИК и Совет народных комиссаров выпустили 13 января 1930 года постановление «О подготовке технических кадров для народного хозяйства СССР». Созданная после этого комиссия СНК СССР постановила реорганизовать многопрофильные втузы в строго отраслевые.
Если в 1928/29 учебном году в стране насчитывалось 152 вуза, то в следующем их оказалось уже 579. Сделано это
