Агнес - Хавьер Пенья
Посмотрев на это с другой стороны, можно подумать, что коль скоро у меня были самые добрые намерения, когда я задумала завести ей аккаунт в «Твиттере», возможно, это карма воздает мне по заслугам, хотя, когда я высказала эту мысль моему малость чокнутому парню, которому не нравилось, когда девушки пьют, он мне заявил: да какого хрена это доброе дело, если ты делаешь это с мыслью о том, что, ежели ее потом хватит Альцгеймер, тебе же все это и придется расхлебывать. И я не нашлась что сказать в ответ.
Но прежде чем двигаться дальше, я очень хочу, чтобы Форет прояснил следующее: что означает анонс его биографии по телику? Хочу, чтобы он объяснил мне, какова моя роль во всей этой истории. Хочу, чтобы он заверил меня в том, что моя работа выльется в книгу Агнес Романи, которую все прочие агнес романи всего мира получат в подарок от своих рукокрылых матерей и оставят пылиться на книжной полке, потому что их уже достанет без конца слушать о некой Агнес Романи.
Должна признать, что Форету я доверяю лишь постольку поскольку, и, скажем так, в особой симпатии к нему меня никто не заподозрит, хотя, сдается мне, у нас это взаимно. Порой мы впадаем в искушение думать, что писатели нам так же симпатичны, как и их творения или, что еще хуже, как их персонажи. Но как же можно быть до такой степени прекраснодушным? Когда я прочла «Шахрияр», а это случилось в тот день, когда меня бросил мой малость чокнутый парень, меня осенило: как было бы чудесно, если бы рядом со мной был кто-то, кто читал бы мне этот роман вслух. Мне кажется, что если бы я никогда не слышала голоса Форета, не читала все эти имейлы, то в гораздо большей степени сохраняла бы спокойствие. Полагаю, это как-то связано с тем, что в письменной форме вое воспринимается искаженно, я и сама в той переписке была намного суше, чем на самом деле, ведь сейчас такое время, что если не ставишь эмодзи и восклицательные знаки в конце каждого предложения, то становишься двойником налогового инспектора. Мне страшно хотелось услышать его голос, признаю, но я не в силах требовать от него большего, потому что и так живу в страхе, что он в любой момент перестанет отвечать на мои письма, и тогда я вообще не буду знать, что делать. Не думаю, что с легкостью найду другую работу: в мире мало более плачевных вещей, чем я сама на собеседовании на открывшуюся вакансию.
Я как раз в процессе открытий: обнаруживаю, что многие моменты из его книг напрямую соотносятся с действительностью, вот только в книгах они резче, чернее, горче; однажды он спросил у меня: «Агнес, неужто ты никогда не приукрашивала действительность?» В его мейлах бесстрастный любовный роман между Шахрияр и безымянным преподавателем создает впечатление отношений, которые развивались между стариком и нимфой по уже тысячу раз пройденному маршруту. Не говоря уже о Кэти, его первой жене: возможно ли, чтобы она и вправду была такой занудой и пустышкой? То, что в написанных им книгах кажется озвученным прекраснейшим голосом, в письмах порой выглядит смачным плевком. Думаю, что всем нам доставляет удовольствие бередить старые раны, но зачастую обыденное оказывается слишком обыденным, и я часто думаю, что идее о Луисе Форете лучше было бы остаться в рамках идеи о Луисе Форете, что наше страстное желание все узнать и всего коснуться приводит только к одному: все портится. Но вот что ждет Агнес Романн, если она не раздобудет историю Форета? Я вновь повисла на пуповине, вновь неразрывно связана с летучей мышью, но теперь уже с другой: иного вида, больших размеров и более мрачной и при этом тоже крайне скупой на объяснения: сама знаешь, что натворила: чпок — и ты уже здесь, Агнес Романи, справляйся сама.
И вот оно, снова: копилка с монетками вновь взывает ко мне, крылья опять хлопают, Луис Форет вновь оповещает о том, что ему есть что мне рассказать.
3. История Азии
Задар (Хорватия), май 2012 года
По словам Форета, будет правильно, если третий фрагмент его биографии совершит еще один прыжок во времени и остановится в точке, расположенной на оси времени спустя год после того, как Шахрияр внезапно ослепла на острове Идра. По его словам, начать следует с приглашения прочитать курс лекций в университете Задара, в великолепном здании на берегу Адриатики, что, вообще-то, не назовешь самым великим шансом для его карьеры, это всего лишь неплохой шанс провести несколько дней подальше от жены и дочки. Переместив его в Задар, повествование должно продолжиться упоминанием некоего не до конца понятного ему порыва, побудившего его прогулять первый рабочий день. Контактным лицам в университете он сообщает, что заболел, или же не очень хорошо себя чувствует, или еще что-то в этом роде, и теперь вместо того, чтобы проводить семи нар, он идет на автовокзал и покупает билет до национального парка «Плитвицкие озера». По его словам, делает он это по той причине, что может себе позволить: знакомых в Задаре у него нет, в лицо его никто не знает, ни один человек не имеет ни малейшего понятия, чем он на самом деле занят: болеет в квартирке со слуховым окном под крышей или же сам себя отпустил на экскурсию. Преимущества анонимности обрели для него слишком очевидный вес, чтобы этим не воспользоваться. Как и презрение к преподаванию как таковому, к банальности повседневности. Все, что может быть положено на бумагу, затем записано на кассету и направлено Шахрияр по почте, представляется ему достойным реализации.
По его словам, об обмане он не жалеет. Та ложь имела своим последствием знакомство с девушкой, названной именем части света. То вранье
