Виктор Черномырдин: В харизме надо родиться - Андрей Вячеславович Вавра

Но была и адресная помощь, которая все-таки попадала по назначению. Например – культуре.

«Ноябрь 1992 года, – рассказывает Игорь Шабдурасулов, на тот момент заместитель заведующего отделом науки, культуры и образования аппарата правительства РФ. – Ко мне звонят, приходят директора – Большого театра, Русского музея, Мариинки, Третьяковки, Ленинки и т. д и т. п. Погибаем! Ничего нет! Денег нет, финансирования нет! Потому что всех бросили. В конце концов подписали у президента Указ об объектах культурного наследия РФ. И под него в нашем скудном бюджете надо было отыскать деньги. Мы настаивали, что отдельной строкой каждый объект должен проходить. Я написал служебную записку ЧВС. Вызывает. А у него уже сидит Борис Федоров – в то время вице-премьер, курирующий финансы. “Вот тут Шабдурасулов пишет, – говорит ЧВС, – что Большой театр, Эрмитаж и т. д. погибают. Что им надо денег, отдельной строкой”.

– Это какая-то чушь, – заявляет Федоров. – Вот я, когда работал во Всемирном банке, в Лондоне ходил в Ковент-Гарден. У них все прекрасно, вопросов нет – все финансируется за счет билетной выручки.

Я говорю: “А не подскажете цену билетов?”

Федоров: “Сейчас не помню, но что-то 120 фунтов”.

Шабдурасулов: “А в Большом театре цена билетов 200 рублей…”

(Чтобы было понятно: на ноябрь 1992 года средняя зарплата по стране была 10,5 тысяч рублей. А фунт стерлингов “весил” 680 рублей. Умножаем на 120 – цена “лондонского” билета равнялась 81 600 руб.)

Супруги Черномырдины беседуют с Галиной Вишневской и Мстиславом Ростроповичем. 1990-е

[Архив Е. В. Белоглазова]

В результате Федоров согласился и решил вопрос. И несмотря на то что бюджет был совсем тощий, ЧВС финансирование культуры поддержал. Будучи в то время человеком достаточно далеким от вопросов культуры, от интеллигентской среды».

Столь же четкую позицию он занял в отношении акционирования ОРТ. В эпоху, когда не было Интернета, значение телевидения было решающим. Здесь у государства должен быть полный контроль. ЧВС поехал к Ельцину и убедил того – президент не особенно важным считал, 51 или 49 % будет у государства, – что государство должно быть здесь главным.

Культуру в то время нельзя было не поддержать. Но в большинстве других случаев правительство как могло сопротивлялось покушениям на скудный федеральный бюджет.

Ясин перечисляет, чего он не сделал на посту министра экономики:

«– Не дал денег из бюджета Ю. М. Лужкову на храм Христа Спасителя. Правда, он потом обошел меня, получив льготы на эту стройку по президентскому указу.

– Резко сократил государственные инвестиции из федерального бюджета на Московский метрополитен и другие московские объекты.

– Не давал денег или урезал финансирование, требуемое в неимоверных объемах управделами президента П. П. Бородиным, в том числе на строительство резиденций в Кремле и в других местах. Правда, и здесь нас обходили, или мы прогибались, не давая денег, но выделяя квоты на экспорт нефти, пока они были. Регулярно поступавшие заявки Бородина содержали требования на десятки триллионов рублей и сотни миллионов долларов.

– Сопротивлялся выделению инвестиций на строительство в воюющей Чечне, усиленно лоббируемое О. И. Лобовым для марионеточного правительства Д. Завгаева. Оно стоило даже больше того, чего хотел Бородин».

Все же много денег тратилось подобными способами, и это при постоянном снижении доходов федерального бюджета.

«Там была история возможностей и обстоятельств (а не намеренное или ненамеренное торможение реформ), – вспоминает Юмашев. – Тебе надо налоги собирать, чтобы платить пенсии и зарплаты. Они не платятся. Красные директора платить налоги не собираются. Надо забирать у них предприятия, делать приватизацию. С частника проще получать деньги, чем с этих директоров. Дума не дает это делать, правительство пытается делать».

* * *

Какой была политика экономических реформ в странах, двигавшихся от плановой социалистической экономики к рынку?

«В подавляющем большинстве стран, – пишет Гайдар, – сформировавшихся из республик бывшего СССР, а также в Румынии и Болгарии… вопрос о выборе курса был предметом острой политической борьбы, а проводимая финансовая и денежная политика подвергалась резким колебаниям. В некоторых из этих стран (Румыния, Украина и др.) правительства с самого начала пытались проводить “мягкие”, “щадящие”, постепенные реформы. В других (Россия, Болгария) начатые радикальные преобразования оказались политически не обеспеченными, быстро сменились попытками реализации мягкой денежной и бюджетной политики. Результатом стало сохранение в течение длительного времени высоких темпов инфляции и отложенная финансовая стабилизация».

Однако Ельцин политически обеспечивал реформы сколько мог, потеряв на этом весь свой рейтинг. Но он был не всесилен. Кроме Ельцина, политическую поддержку реформам обеспечивали разве что несколько членов правительства да группа депутатов. Их противники были гораздо многочисленнее. А основная масса населения пока что не видела от них ощутимой пользы, больше от реформ потеряла, нежели приобрела.

Сегодня понятно, что дело не в мягкой или жесткой экономической политике. Дело в том, как на нее реагирует электорат. В странах Запада циклы жесткой политики (и соответственно правительства) уступают место циклам мягкой политики. У нас в 90-е годы допустить такую смену власти было бы слишком опасно. У нас не Польша, где приход к власти левого правительства вовсе не означал возвращения к коммунистическим временам. А у нас трудно предсказать, куда могли бы повернуть коммунисты в случае возвращения. Скорее всего, просто заморозили бы реформы. И что дальше?

«Нарастающее сопротивление реформам, – рассказывает Ясин, – привело уже в 1992 г. к увеличению финансовой поддержки предприятий [то есть еще при Гайдаре, который тоже был вынужден смягчать жесткую бюджетную политику. – А. В.], в том числе на пополнение оборотных средств, к дополнительным субсидиям на посевную, на поддержку “северов”… и т. д. Реально мы имели в 1993–1994 годах “большое и слабое государство” – огромные обязательства при неспособности их выполнять.

…В 1992 году возникает движение за государственное регулирование. Теоретически оно обосновывалось учеными-академиками тем, что либерализация по Гайдару – ошибка, что в переходный период роль государства даже возрастает.

Практически же оно лоббировалось:

1) терпящими бедствие государственными предприятиями, которые жаждали помощи от государства;

2) частными и государственными предприятиями, стремившимися с помощью бюрократии монополизировать те или иные рынки с целью получения монопольных доходов для себя и своих покровителей;

3) и главное – бюрократией, которая старалась создать для себя “кормушки”».

Конечно, ориентируясь в логике экономических процессов, реформаторы стремились проводить жесткую бюджетную политику. «Но были и другие предложения, – пишет известный ученый-экономист Леонид Лопатников. – В краткосрочной перспективе они сулили легкую жизнь правительству, так как сводились к “раздаче обещаний” о бюджетной поддержке всем заинтересованным силам: военно-промышленному комплексу, АПК, крупным предприятиям, не сумевшим перестроиться сообразно требованиям рынка, а