По следам Духа Зимы - Микаэль Брюн-Арно

Призрак Теодора, стоявший рядом с ним, пытался вспомнить ощущения от горячих объятий отца, от его грубой шерсти, пахнущей дымом камина — когда-то он начинал чихать от этого запаха.

— Я не сержусь на тебя, папуля. Ты же не знал… Мастерок, Компас, Энцо, Свисток! Вы вернулись за мной…

Бывшие члены Клуба астрономов молча стояли за спиной убитого горем старика-медведя, боясь потревожить его. Имели ли они право участвовать в этой невыразимо грустной, но такой желанной встрече?

— Милый Тик-Так, — пробормотал Энцо, и глаза его наполнились слезами. — Сколько же времени прошло!

— Мы никогда не переставали думать о тебе! — прошептал Свисток, шмыгая носом.

— Я боялся, что вы меня забыли! Простите, что я уехал и покинул вас! Мой славный Энцо, ты так постарел, — сокрушался дух, порхая вокруг своих друзей, чтобы лучше рассмотреть их. — Мастерок, я всегда подозревал, что ты на самом деле девочка, и мне очень жаль, что я так и не сказал тебе, что ты мне всегда нравилась, и тебя вовсе не портили капли смазки на мордочке. Компас, дорогой мой Компас! Я не сомневаюсь, что ты стал великим художником. Ты был так талантлив! Свисток, друг мой! Как тебе идёт форма железнодорожной компании Зелёного Бора. Ты имеешь полное право гордиться собой, ты в ней просто бесподобен!

Один за другим, члены Клуба астрономов подошли и обняли Обелена. Медведь достал из кармана своего широкого пальто маленький пакетик, из которого доносилось равномерное пощёлкивание. Бартоломео заметил, как он взял этот подарок из шкафа в гостиной. Повинуясь какому-то странному предчувствию, Обелен решил втайне от всех упаковать его перед тем, как идти в пещеру.

— Прости меня, Теодор, что я столько тянул, прежде чем отдать это тебе. В том году я был так поглощён своим горем, что так и не сумел закончить подарок, который мы с мамой мастерили для тебя ко дню зимнего солнцестояния. Я смастерил корпус, а весь механизм сделала твоя мамуля. Вот, смотри, сейчас я его разверну.

Обелен осторожно вскрыл когтём упаковку, вынул из пакета изумительный макет «Звезды Зелёного Бора» и аккуратно поставил рядом с камнем. Фронтон паровоза был украшен золотым часовым циферблатом с римскими цифрами.

— Ты же знаешь, у меня не было сил заводить все часы в доме, — еле слышно прошептал он, — но этим я не дал остановиться. Как глупо: я всегда думал, что пока они тикают, у меня остаётся шанс найти тебя.

Лисёнок воспользовался тем, что его родители с помощью дяди Арчибальда собирали свои вещи, и отошёл в сторону, чтобы поговорить с другом.

— Какие прекрасные часы! Они тебе нравятся? — спросил Бартоломео дух Теодора. Ведь лисёнок был единственным, кто мог видеть его!

— Ты прав, — с улыбкой кивнул Теодор. — Это самые прекрасные часы из всех, которые когда-либо делал папуля, и лучший подарок, который я когда-либо получал. Ты сердишься?

— Я не буду больше сердиться, если ты, наконец, объяснишь мне, почему ты мне солгал.

— Прости меня, понимаешь… Дело в том… Мне не хотелось оставаться в одиночестве. Я всегда думал, что папа меня терпеть не может, что он считает меня виноватым в том, что случилось с мамой. Но я ошибался. Я встретил в поезде Пимпренеллу и Серафина. Я был уверен, что остаюсь невидимым, и сидел в салоне-библиотеке, читая свою книгу, когда они вдруг меня заметили. Я сказал им, что родители ждут меня в другом вагоне, а они стали настаивать, что проводят меня, но мне всё-таки удалось сбежать от них. Твоя мама увидела, что я читаю «Секреты Железной дороги Крайнего Севера» и стала рассказывать о тебе. Она была уверена, что в один прекрасный день мы с тобой повстречаемся и подружимся. И ведь она оказалась права, согласен? Я по-прежнему твой друг, Бартоломео?

Обелен тем временем выкопал небольшую яму рядом с надгробием любимой жены, положил туда останки сына, закопал их, тяжело поднялся и медленно пошёл к выходу из пещеры, вслед за остальными. И чем дальше он уходил от могил, тем более зыбким становился призрак Теодора.

— Думаю, теперь я смогу уйти. Я так ждал этого мгновения! Спасибо за всё, Бартоломео! За наши вечерние споры, за наше приключение в вентиляционных трубах, за все минуты, что мы провели вместе, и даже за этих черепах, которым мы преподали хороший урок. Я так не веселился со времён собраний Клуба астрономов. Благодарю тебя от всего сердца, мой… мой…

— …Друг! Конечно, я считаю тебя своим другом, Теодор! — перебил Бартоломео, взяв его за лапу. — Моим первым и лучшим другом. Я тебя никогда не забуду! Никогда! Слышишь?

— Слышу… слышу, юный лисёнок… — прошептал медвежонок, растворяясь в воздухе.

Прошло несколько секунд, и образ медвежонка окончательно скрылся из глаз Бартоломео, и его сияющая улыбка угасла последней, подобно тому, как гаснут звёзды.

Эпилог

Начать всё сначала.

В густом лесу, окружавшем деревушку Зелёный Бор, и в окрестных холмах одно время года сменяло другое, и никто и ничто на свете не могло помешать этому. Каждый год наступало лето, украшавшее самыми невероятными цветами сады и балконы, а потом приходила осень и срывала с них эти украшения. А потом начиналась зима, и именно тогда, в ожидании тепла, звери могли полакомиться апельсиновыми цукатами, добавляя их к своим любимым блюдам. На прогулках по глубокому снегу сильно мёрзли лапы, но листья, перегнивавшие под толстым слоем снега, превращались в удобрение, благодаря которому с приходом весны бурно разрастались травы. Такой порядок установился с незапамятных времён: природа даёт, а потом забирает свои дары, и этот процесс неостановим. Впрочем, чтобы двигаться вперёд, нужно помнить о том, чего мы лишились.

В течение многих лет Обелен и четыре повзрослевших «астронома» чувствовали, что какая-то глава в их жизни осталась незавершённой. Летом и зимой они надеялись, что настанет день, когда Теодор вернётся к ним и поставит точку в этой главе, и какое-то окошко в их душах всегда оставалось приоткрытым для этой надежды. Но ожидание затягивалось, и зверям начинало казаться, что холодный снег, залетавший в это окошко, похоронил под собой и надежду, и саму их жизнь. Сегодня, наконец, настал день, когда они смогли захлопнуть створку окна, и земля, омертвевшая под