Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов

Откуда-то появились две больших птицы — черная и белая; они медленно и низко пролетали недалеко от него.

Пустил он в них из лука стрелу и слегка зацепил ею крыло белой птицы.

И обе птицы испуганно метнулись в сторону, взвились вверх и быстро исчезли, а после них в воздухе медленно закружилось, опускаясь на землю, белое перышко.

Поднял его Темрюк, спрятал в карман и вышел на дорогу.

Впереди, в нескольких шагах от него, стояли две женщины — одна старая и безобразная, одетая в грязное тряпье, а другая стройная, в большом белом платке, в который было плотно закутано ее лицо.

«Колдунья!» — мелькнуло у него в голове, и он взялся было за лук.

Но старуха громко крикнула ему:

— Эй, охотник! Оставь свой лук, отдай мне перо и получишь за него три горсти золота.

«A-а! Вот кто были птицы!» — подумал Темрюк и хотел было пустить в старуху стрелу, но лук его разлетелся на несколько частей.

А старуха снова крикнула ему:

— Отдай перо и получи золото. Слышишь?

Вместо ответа он с обнаженным кинжалом бросился на нее.

Она же, не сходя с места, замахала руками, то же самое сделала ее спутница, и обе женщины превратились в больших птиц — черную и белую и поднялись вверх.

И, улетая, черная птица прокричала ему:

— Я знаю, что не могу погубить тебя: по совету моего врага, горного духа Апсанти, ты тремя крупинками земли предохранил себя от моих чар. Но помни, даром ты не получишь той, которую ищешь…

Птицы улетели, а Темрюк зашагал по дороге и, когда поравнялся с крутым поворотом ее, увидел скакавших навстречу ему четырех всадников в бурках и башлыках.

И не успел он еще рассмотреть их, как в воздухе мелькнул аркан, тугой петлей затянулся на его шее. Потемнело в глазах у него и упал он, теряя сознание, а очнулся со связанными руками в лесу под деревом. Тут же, вокруг костра, сидели всадники и поджаривали на огне копченую баранину.

Один из них посмотрел на него и засмеялся, оскаля белые и крепкие зубы.

— Попался, — проговорил он.

— Зачем связали меня? — спросил его Темрюк.

— Затем, что хотим получить за тебя хорошие деньги, — ответил тот.

И понял Темрюк, что всадники намерены были продать его в рабство, и он не ошибся.

Поели они баранину, сели на коней, ударами плетей подняли его и погнали по дороге.

Три дня пробирались они горными дорогами, тропами и прибыли в большой город на берегу Черного моря, где и продали его работорговцу. Последний посадил его на корабль и вместе с другими невольниками привез в турецкий город и, в свою очередь, продал богатому владельцу кукурузных и табачных полей.

И с тех пор началась для него ужасная жизнь раба. Изо дня в день он должен был работать в степи под палящими лучами солнца и присмотром хозяйских приказчиков, которые обращались с невольниками очень жестоко: били их палками и кнутами за то, что они во время работы присаживались отдохнуть, и за то, что в изнеможении падали на землю.

Кормили невольников плохо и скудно, а на ночь сковывали их одного с другим цепями, загоняли в сарай, где они ложились спать на полуистлевших кукурузных листьях.

Не раз били приказчики и Темрюка, но он молчаливо сносил побои, надеясь, что настанет день, когда он получит свободу.

Одежда на нем изорвалась, истрепалась, но в кармане ее он тщательно хранил белое перышко.

III

Но прошел целый год, прежде чем настал этот день.

Был он днем первого месяца весны — яркий, теплый. Рабы с раннего утра жарились на солнце, трудясь над обработкой земли под посадку кукурузы.

Рядом с Темрюком работал дряхлый и больной старик: дрожали у него руки, задыхался он от усталости.

— Нет моих сил, — сказал он Темрюку, бросил железную лопату, которой, как и все рабы, копал землю, и упал, совсем обессиленный.

С бранью и проклятиями подбежал к нему приказчик, стал бить его палкой.

— Вставай, не притворяйся! — кричал он.

Темрюка точно огнем обожгло, взмахнул он лопатой и ударил приказчика.

Обливаясь кровью, упал приказчик, а Темрюк, потрясая лопатой, громко закричал:

— Братья, день свободы нашей настал!

И рабы набросились на приказчиков, избили, изранили их и бежали в лес.

— Веди нас: с тобой смерть не страшна! — кричали они, но, как только углубились в лес, одни из них попрятались в камышах на болоте, другие взобрались на высокие деревья, и с Темрюком осталось только пять человек.

И шел он с ними, спеша забраться в лесную глушь.

Рабовладелец уже снарядил погоню за беглецами.

Большая толпа из уцелевших приказчиков, наемных воинов и разного сброда с улицы на лошадях и пешком с собаками-ищейками, не останавливаясь, бежала в лес.

Скоро залаяли собаки, напав на след тех беглецов, которые спрятались в камышах и на деревьях. Началась охота на людей. Преследуемые собаками, одни беглецы метались по болоту, попадали в трясину и тонули в ней, другие выходили из своих убежищ, становились перед преследователями на колени, умоляя о пощаде. Их били палками, а затем связывали, в рабов же, не слезавших с деревьев, пускали стрелы и, когда они сваливались на землю, их травили собаками.

Темрюк и его пять товарищей, слыша за собой крики погони, мчались, как испуганные олени, и, продираясь кустами, исцарапанные, выбежали из леса. Перед ними тянулся горный кряж, и они сейчас же начали карабкаться на высокий обрыв, заканчивавшийся площадкой. Страх гнал их все выше и выше, и они, взобравшись на площадку, с трудом переводили дыхание, но немедля принялись собирать камни, обломки скал и складывали их на краю обрыва.

Им видно было, как из леса показались охрипшие от лая собаки, а за ними — шумная и беспорядочно бежавшая толпа.

Собаки обнюхали следы беглецов и, захлебываясь лаем, начали взбираться на обрыв, но едва достигли они и средины его, как сверху на них покатились с шумом и грохотом камни, увлекли их с собою вниз и одних убили, других искалечили.

И тогда в бешенстве завопили преследователи, как слепые, не обращая внимания на падавшие на них камни, полезли на обрыв, цепляясь за кустарник, за траву. Некоторые из них тот же час были сброшены камнями вниз, но большинство их успело укрыться под навесом скалы и дожидало, когда у осаждаемых прекратится запас камней.

А камни падали с обрыва все реже и реже, потому