Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
«Сходка собралась довольно быстро. Староста Игнат Никифорович Сушко по слогам прочитал бумажку об объявлении войны и приказ о мобилизации солдат. На сборы солдат оставались считаные часы. Завтра призывные должны явиться к воинскому начальнику. Женщины, у которых забирали на войну мужей, отцов, братьев, обливались слезами. В хатах, где готовили солдат к отправке, всю ночь из труб шел дым. Топили печки, пекли пышки и орешки, варили птицу и яйца им в дорогу» [122. С. 346].
Кроили и шили из домотканого полотна солдатам рубахи, подштанники, отмеривали на портянки… Рассвет наступил незаметно. Уходящих на войну собрали у волостного правления, откуда тронулись к памятнику Александру II, а потом к церкви. Здесь вокруг подвод, нагруженных мешками, узелками и сумками, собрались жители села от старого до малого. Отслужив молебен, священник благословил призванных на войну защищать царя и Отечество.
Проводы мобилизованных на Германскую.
[Из открытых источников]
«Когда тронулись подводы на Харцызск, с новой силой поднялся женский крик. Они как мертвые, падали на руки уходящим на войну мужьям, отцам и братьям. Для некоторых солдат это был последний путь, так как многие из них не вернулись домой».
Провожать солдат вышла вся Макеевка, на заводе и шахтах объявили выходной, так что шестнадцатилетний Ефим Славский вместе с другими наблюдал эти душераздирающие сцены. Знал бы он, что через три с половиной года и сам возьмет винтовку и пойдет драться. Да не с немцами, а со своими – русскими…
Явившись на следующий день на рудник, не мог он не заметить, насколько тот обезлюдел. Стоял у шахты, потерянно озираясь.
– Шо ты там высматриваешь, малой? Давай, Ефимка, полезай ко мне, робить пора! – прервал его замешательство старший рудничный слесарь Петр, уже вошедший в клеть над шахтным спуском.
«Робить» каждый день приходилось по-разному: то в забое помогать обделку, то есть бревенчатую крепь дополнительными скобами усиливать, то на поверхности в мастерской гнутые гвозди разгибать, сточившиеся пазы в воротных колесах напилком выправлять. А то и просто тачки с грунтом тягать, кирпичи таскать, уголь в горячую печь котельной лопатами метать.
За сметливость, «подхватчивость» и силу не по возрасту ценили Ефима на шахте «Капитальная» на руднике Маркова. Прочили в забойщики, а то и в мастера в будущем. Рабочих рук сильно не хватало: по некоторым данным, после мобилизации 1914 года шахты лишились до половины своих работников, заводы – трети. При этом квалифицированные рабочие оборонных предприятий могли получить отсрочку от призыва, но многие пошли добровольцами.
Оправившись от первого шока из-за резкой убыли рабочей силы, хозяева нашли выход вполне в современном ключе.
– Смотри, Ефим, чаньвани чешут, – смеясь, показывал грязным пальцем поселковый дружок Славского Сеня Осадчий на забавную процессию низкорослых узкоглазых человечков, чинно шествовавших по дороге в Дмитриевку.
«Чаньвань» – так почему-то прозвали в Макеевке китайцев, которых к середине войны на местных предприятиях стало хоть отбавляй. Работящие, неприхотливые и послушные, они готовы были исполнять тяжелые работы за гроши, не добиваясь каких-то «прав» и не участвуя в стачках.
Опираясь на такую удобную «рабсилу», а также условия военного времени, владельцы начали взвинчивать интенсивность труда и поплевывать на требования местных. Рост недовольства, брожение рабочих были ответом. Пробовали было бить «китаёзов», да те умело и дружно стояли за своих. В 1916 году у ряда предпринимателей возникла идея завозить в Донбасс еще и персов, но сделать это не успели. Зато здешние предприятия и поселки полнились пленными (в основном австро-венграми), которые сыграли заметную роль в грядущих революционных событиях. Они быстро учились русскому языку, завязывали знакомства с дончанами.
Ефим Славский, в начале войны работавший на шахте, в 1915‐м вернулся вновь на завод – уже построенный к этому времени «новотруболитейный».
«Так складывалось, что меня уже через годик могли призвать в армию, на войну. Тогда я скорей с этой шахты трахнул вновь на завод, откуда не призывали, поскольку вместо труб начали лить снаряды», – пояснял свой «переход» Славский в одном из документальных фильмов.
Его охотно взяли обрубщиком – заготавливать корпуса снарядов. Платить за труд стали заметно больше, хотя и интенсивность его возросла. Так Ефим стал главным кормильцем семьи.
Первая мировая война, принеся горе и беды, одновременно подстегнула развитие Донбасса. В то время как из прифронтовых губерний люди массово бежали в Центральную Россию, промышленные районы Юга стали главной базой военно-промышленного комплекса империи.
Макеевский металлургический завод быстро развивался. В самом начале войны он получил крупные госзаказы на изготовление артиллерийских снарядов и стволов для винтовок. Вступила в строй еще одна 40‐тонная мартеновская печь, пошел в прокатку металл на стане «600‐бидон».
В 1916 году предприятие достигло максимального выпуска чугуна, стали и проката. Здесь полыхали жаром три доменных и шесть мартеновских печей, громыхали металлом крупносортный, несколько среднелистовых и мелколистовых станов; напряженно гудели фасоннолитейный, кузнечный, транспортный, механический, строительный, труболитейный и карбидный заводы (цеха). Сырьем и топливом их снабжали девять угольных шахт.
Эта гулкая промышленная «симфония» с юности вошла в кровь Ефима – не раз позже он будет слушать ее вариации в своей жизни!
Снарядный цех, где трудился Славский, оказался, можно сказать, в самом центре работ для фронта. На заводах Макеевки и Харцызского трубного завода производились шрапнельные «стаканы» – корпуса снарядов.
Участок Ефима был технически несложный, но трудоемкий, требующий большой физической силы и определенной сноровки. Он вручную с помощью молотка и зубила очищал заготовки снарядов от заливов, наростов, заусенцев, остававшихся после того, как полый металлический корпус вынимали из чугунных изложниц.
«Стаканы» поступали один за другим, и Ефим быстро обрел нужные навыки. И так же быстро освоился в рабочей среде.
«Я же настоящий пролетарий! Промышленность у нас на юге сильно развита была. И революционная активность рабочих тоже. На заводе действовала социал-демократическая рабочая организация. Организовывали забастовки. Я в них участвовал. Боролись за восьмичасовой рабочий день. Ведь работали-то с шести часов утра до восьми вечера с получасовым перерывом в восемь утра и полуторачасовым на обед в середине дня. Выходных не было. Столовых не было. Бань на руднике, поликлиник – тоже не было. Бастовали, голосовали, требовали: «Сократить рабочий день! Правильно! Баню даешь! Поликлинику даешь! Столовую даешь!» Все наши требования были связаны с трудностями непосредственной жизни и условиями работы», – вспоминал Славский в записи Раисы Кузнецовой [85. С. 13].
Макеевский завод. Фото начала ХХ в.
[Из открытых источников]
Стоит заметить, что рабочая сноровка вместе природной силой осталась у него на всю жизнь. Уже будучи директором секретного атомного комбината № 817 под Кыштымом, в напряженные, нервные месяцы строительства первого промышленного реактора, когда
