Сибирские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки

Он бьет коня по крутым бедрам, конь рассержается, выше лесу подымается, выше лесу стоячего, ниже облака ходячего. Подъезжат он туда. Два-то свояка сидят. Он до их доехал, сказал: «Вот что, братцы, когда я вам махну перчаткой, вы как можно поспевайте ко мне». И вот подъехал к Змею, тот спит. Перевернул шашку тупым концом, разбудил. «A-а, што, русский комар, прилетел, хочешь силу попробовать?» — «Да, — гварит, — надо». Раз разбежались — он у него четыре головы ссек, второй раз разбежались — опеть четыре. Голова одна осталась. Если ее не отрубить, он оживет. У Ополона-царевича силы не хватат. Он взял шашкой приткнул эту голову и в то время махнул им перчаткой. И они приехали. А он повалился на шашку и уснул.

Они смотрят, что богатырь такой: весь в золоте и в серебре. Он проснулся, видит: голова отрублена, они глядят на него. Он ни слова не сказал, повернул коня и поехал обратно.

Приезжат, дяде отдает коня, сам прямо пошел к ней в спальню. Пришел, окошки запер на просову, одно окно так запер и двери закинул на крючок и лег спать и спит, только изба дрожит. Прибегат она от отца, кинулась — двери закинуты. Кинулась — и окно закинуто, друго закрыто. Нашла одно окно не закрыто. И увидела, и испугалась, думала, изба горит, увидела, что такой богатырь спит. Она двери откинула, окна открыла и побежала за отцом. А он сидит, с зятевьями выпиват, радуется, что зятевья погубили Змея, воюют хорошо.

Ну и вот она его зовет домой. А он говорит: «Зачем пойду? Соплю не видал?» Но не мог отвязаться, она в ногах валяется — зовет. Все-таки пошел. И вот бежит она вперед, радехонька. Отворят двери. Царь говорит: «Что у тебя, дура, горит в комнате там?» — «Заходи, заходи, ничо не горит». Вот он заходит, видит, такой богатырь спит: по локоть руки в золоте, по колен ноги в серебре, во лбу красное солнце, в затылке светел месяц, по косицам частые звезды, кудри жемчужные. Зрел бы, смотрел, очей не сводил, и на плечах надпись написана: «Ополон-царевич». Царь стал его будить. Когда разбудил, тогда пал перед ним на колени: «Прости меня, Ополон-царевич». Он ему ответил, что «неча прощаться, ты меня не знал, кто я такой».

Тогда царь его берет, ведет домой. Приводит его домой, тем зятевьям говорит: «Можете освободить стол, потому что не вы воевали, а вот он воевал». Ополону-царевичу говорит: «Если, Ополон-царевич, будешь жениться, я тебя обвенчаю с Александрой-царевной. И даю тебе полбытья и полцарского дворца». — «Не буду я, — гварит, — жениться. Есть у меня дома мать старая, без материнского благословения не хочу жениться».

Много ли, мало ли прошло, вот его дядья поехали домой. Он не стал от них отставать, Александра-царевна не стала от него отставать, поехала с ним.

И вот они ехали синим морем; и она была в положении, уже и родила в корабле девочку. А по берегу волшебники ходили и узнали, что на корабле есть сырая[11] женщина, взяли ее умертвили. Она умерла, и Ополон-царевич сделал гроб: половину гроба Александра-царевна заняла, половину — насыпал злата, серебра, скатного жемчугу. Взял подвез ее на остров, взял этот гроб, поставил, на гробу надпись написал: «Кто этот гроб найдет, чтобы эту Александру-царевну схоронили тут и на этом месте построили монастырь и службу служили, Александру-царевну поминали».

А сам поехал с этой девочкой, доехали до деревни, нашел старую старуху, отдал эту девочку, чтобы она до 12 лет воспитывала. Дал ей чем воспитывать. Через 12 лет он приедет, эту девочку заберет. И эта девочка тоже, как отец, роду царского, богатырского была, очень красавица большая. Она росла не по годам, а по часам, как пшеничное тесто на опаре кисла.

И пойдет она с подружками в церковь, приходит из церкви и говорит: «Мама, почему же над девочками ничего не говорят, не плачут, не жалеют, а надо мной все плачут, жалеют». Старуха эта все говорила: «Не знаю, не знаю», — потом не вытерпела и сказала: «Я тебе не мать; у тебя мать была Александра-царевна, а отец у тебя был такой красивый, Ополон-царевич: по локоть руки в золоте, по колен ноги в серебре, во лбу красное солнце, в затылке светел месяц, по косицам частые звезды, кудри жемчужные».

Вот эта девочка вздумала об их тосковать, стала худеть. Стала очень уж плоха. А 12 лет доходит, скоро Ополон-царевич приедет за ей. Бабушка стала бояться. Взяла ее сонную, отдала водовозам: «Увезете, — гварит, — на сине море, утопите». Они увезли, утопить им было ее жалко, они взяли отдали ее рыболовам. А рыболовы взяли увезли да продали ее людоеду.

Людоед увидел, что роду царского, дал ей мамок, нянек, она стала в саду гулять. Стала эта девочка поправляться. Поправилась. Этот людоед приходит, говорит, что «надо тебя съесть теперь». Она и говорит: «А что же, дядюшка, пошто меня исть?» — «А ты, — гварит, — мне отдана на съедение». И вот она и говорит: «А ты меня, дядюшка, не ешь, уведи на сине море, опусти на сине море умыться». — «Если приведешь за себя человека, то сходи, умойся, оставлю».

Ну и вот она пришла на сине море, увидела — корабль плывет, она замахала ширинкой. Корабельщик увидал, повернул парус и сбросился, вышел. И она ведет этого корабельщика, ничо в слезах не заметила. А это был ее отец — Ополон-царевич. А он идет и думат умом: «Ох, какая девочка хорошая, как бы ее замуж взять за себя».

Она привела его, посадила в комнату на стул, сама заворотилась и ушла в сад. Он посидел, никого нету. Он спрашиват у дворника: «Куда же эта умница, которая привела меня, куда же она девалась?» А он говорит, что она ушла в сад. И Ополон-царевич пришел к ней в сад, она сидит, напричетывает в саду под яблоней, его не видит в слезах. Он стоял, слушал, она выпричетывала, какого отца, какой матери, как в церковь ходила, как ее жалели, как она тосковала, как похудела, как бабушка боялась, что ее Ополон-царевич казнит за нее, отдала водовозам, и водовозы отдали рыболовам, а рыболовы —