Сибирские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки
Вот Иван-царевич приходит. Царь посылат его: «В конюшне есть конь, ты съезди, его на вершне поучи». Иван-царевич идет в конюшню, двери отворят; конь на него со всех ног копытами и зубами. А он меж уши Железным-то этим прутом. И поймался за повод, забросил и сял На него. Конь его сшибать, а он его меж уши драть. Ничо этот конь не может сделать и забегался, что уж в конюшню идти не может, а Иван-царевич пихат его пинком и все меж уши дерет. Запихнул его в конюшню и приходит к царю сказать, што обучил коня. Ему отвечают, что царь куда-то вышел, нету-ка.
Вот он приходит к Марфе-царевне, она его дожи-дат. Приготовила, накормила, напоила, похохотали с ей тут. Ночевал и утром опеть пошел к царю. Он лежит на койке, хворат, еле-еле говорит. «Вот я пришел к тебе, поучил вчера коня». — «Хорошо, — гварит, — ты поучил его, коня-то да только не своими науками. И вот, — гварит, — иди, вон на глызах[13] жеребенчишки стоят выпяхнуты. Ты сделай их, чтобы к утру были лучше самолучшего царского коня. И выкопай колодец и устели его драгоценными камнями, и пусти воду медвяну, штобы заутро было этих коней поить. A не сделать это к утру, то смерти я тебя предам».
Ну и он приходит опеть к Марфе-царевне, закручинился, слезно за; плакался. «Што же ты, — гварит, — Иван-царевич, этак кручинишься, слезно плачешь?» — «Ох, Марфа-царевна, вот каку царь службу наложил: велит этих жеребенчишков (они уж на глызах пропадают) самыми лучшими жеребцами сделать, да выкопать колодец, да устелить его драгоценными камнями, пустить воду медвяну. Где же я это все возьму?»- «Ну, — гварит, — Покушай, да молись богу, да ложись спать. Поутру видно будет».
Ну Иван-царевич лег спать, она вышла на крыльцо, вынула из-за правой щеки однозолотней перстень, перебросила с руки на руку, выскочил арап: «Што тебе, Марфа-царевна, нужно?» — «Да нужно вон тех жеребятишек сделать, чтобы они были лучше царских коней, и сделать колодец, устелить его драгоценными камнями, пустить воду медвяну, чтобы можно было заутра этих жеребцов поить».
И утром — как словом, так и делом — все готово сделалось. Стоит Марфа-царевна у крыльца и будит Ивана-царевича: «Не пора спать, пора вставать, везти гостинцы к царю». Иван-царевич встал, взял этих жеребцов и повел к царю. Приводит. Царь возрадовался, таку беду, получил этих жеребят: «Што ты, што ты, Иван-царевич, любимый мой зять будешь, любимую за тебя дочь отдам. Ну теперь только сделай мне коло одной ночи сорок церквей с попами, дьяками, чтобы пели, спать мне не давали. А не сделать — смерти тебя предам».
Иван-царевич приходит к Марфе-царевне, закручинился, слезами заплакался. «Што же ты, Иван-царевич, опеть кручинишься, слезно плачешь?» — «Ох, Марфа-царевна, вот каку царь службу наложил: сделать ему коло одной ночи сорок церквей с попами, с дьяками, штобы пели, спать ему не давали. «А не сделать, — гварит, — смерти тебя предам». — «Ну не твоя печаль, поужинай да спи ложись». Он лег спать, она вышла на крыльцо, вынела из-за правой щеки однозолотней перстень, перебросила с руки на руку, выскочил арап: «Што тебе, Марфа-царевна, нужно?» — «Выстрой, арап, слуга верный, коло одной ночи сорок церквей с попами, с дьяками, штобы пели, спать ему не давали».
Утром — как словом, так и делом — звон пошел, шум пошел. Она будит: «Иди, Иван-царевич, докуль спать. Бери топоришко худенький, иди к церквам, коло углов-то колотись там, а тут придет к тебе старик старый-старый, будет тебе указывать: «Вот тут не так да тут не так (это будет сам царь), а ты, — гварит, — переверни топор обухом да изо всей силенки гвозди его по спине и говори: «Иди, старый пес, я без тебя устал, а ты еще указывать». Ну, он побежит от тебя, а ты его еще догони да гвозди топором-то».
Вот он взял топор, пошел и там коло углов долбится.
А этот старик пришел к нему, ну и говорит: «Иван-царевич, тут маленько неладно». Ну а он его топором гвоздит: «Уйди, старый пес, не указывай, без тебя устал». Наколотил ему, пришел, топор положил и пошел к царю передавать церкви. «Вот я, ваше царско величество, построил сорок церквей». — «Ну церкви-то ты строил хорошо, вот старика-то бил чужими науками. Зачем гвоздил эстолько?» — «Как его не бить, когда я прислал, а он еще лезет». — «Ну любимый мой зять будешь. Вот заутро любимую дочь отдам. Приходи выбирать. Только ежели три дня выбирать будешь все одну и ту же, то отдам. А ежели все разных, то смерти предам».
И вот он пришел, Марфе-царевне сказал. «Ну, — гварит, — ночуем, так утре видно будет».
Вот утро стает, она говорит: «Вот, Иван-царевич, смотри, другу не возьми, меня возьми. Ежели другу возьмешь, будешь злочастным. Нас будет 33 девицы, и все будем одинаковы: и рост, и голос, и одежда, и будем мы все сидеть за столом. Ну и вот он, когда тебя выгаркат, што иди, Иван-царевич, выбирай, и ты зайдешь, я буду сидеть в переднем углу, и будет у меня у носу зеленая муха летать. И ты, — гварит, — меня бери».
И вот Иван-царевич заходит и видит, что муха летит, ну и он берет правильно. «Вот, — гварит, — я из переднего угла». — «Ничо, ничо, бери, любимый зять будешь». Все уходят, а они остаются за столом, чай пьют, вино, едят, гуляют. «Да завтра приходи опеть выбирать, да эту же выбирай, а другу ежели, то смерти предам».
Ну и Марфа-царевна сказала, што «я буду с краю, с правого боку сидеть, на мне будет желтенькая туфля, и я ее отставлю, и букашка по ней поползет».
Царь взревел: «Иван-царевич, иди, выбирай невесту». И вот Иван-царевич заходит и сразу заметил, раз сказано уж. «Ну и вот, — гварит, — я сёдни с крайчику возьму». — «Што ты, што