Мириады языков: Почему мы говорим и думаем по-разному - Калеб Эверетт
Различия в образе жизни могут действительно быть ключевым фактором, влияющим на то, как в языках развиваются обозначения запахов. На данный момент у нас нет решающих доказательств того, что популяции охотников-собирателей по всему миру проявляют сходства в именовании запахов вследствие общего образа жизни. Однако результаты, полученные на Малайском полуострове, безусловно, вписываются в такое объяснение. Наше понимание того, как именовать запахи и как мысленно их представлять, должно углубляться по мере изучения популяций в самых разных регионах. Подобные исследования уже проводятся, и благодаря работе Маджид и ее коллег уже получены кое-какие результаты на материале американских континентов. Изучение языка индейцев сери, обитающих у восточного побережья Калифорнийского залива и традиционно занимающихся охотой и собирательством, показало, что обозначения запахов в этом языке очень устойчивы в сравнении с европейскими языками. В сери богатый обонятельный лексикон, что согласуется с исследованиями языков Малайского полуострова. Есть даже ряд сходств между обонятельными терминами в сери и в маник. В обоих языках имеются специальные термины для «запаха гниющего дерева» и «запаха мокрой одежды».
Еще одно сходство между обонятельной терминологией сери и описанной на Малайском полуострове в том, что образ жизни, по-видимому, играет роль в распространенности определенных обозначений запахов в речи. В случае сери старшие носители этого языка, воспитанные как охотники-собиратели, чаще употребляют определенные термины, когда их просят описать конкретные запахи. Носители помоложе, явно хуже знакомые с цветами и растениями, когда-то встречавшимися в повседневной жизни этих индейцев, реже употребляют некоторые обозначения запахов. Все это согласуется с тем, что образ жизни может влиять на человеческий опыт в области запахов, а этот опыт, в свою очередь, может влиять на то, как человек концептуализирует запахи в речи. И это, безусловно, согласуется с моей собственной интуицией человека, живущего в полутропической городской среде, но время от времени посещающего охотников-собирателей в тропической Амазонии. Временами в различных тамошних деревнях я чувствую, как меня захлестывают обонятельные впечатления, отсутствующие в городской среде. Образ жизни охотников-собирателей в этом регионе заставляет их постоянно сталкиваться со множеством запахов, которые оказались незнакомыми большинству современных людей. Поскольку жители Амазонии сталкиваются с этими запахами регулярно, у них может быть больше общей коммуникативной потребности говорить с другими о запахах абстрактно.
Исследуя образ жизни и запаховые термины сери, авторы предлагают следующий вывод: «Дело, конечно, не в том, что только у сообществ охотников-собирателей имеется лексикон запахов – обонятельные лексиконы существуют и у сообществ, не состоящих из охотников-собирателей, – но представляется, что в образе жизни охотников-собирателей есть нечто, способствующее вниманию к запахам и склонности говорить о них»[77]. Если мы предположим, что такой образ жизни, как охота и собирательство, действительно влияет на эволюцию обонятельной терминологии в данном языке, стоит подчеркнуть, что этот эффект в конечном итоге обусловлен степенью взаимодействия индивидов с определенными стимулами в естественной среде обитания. Случай сери доказывает это. Хотя все они живут в одной и той же общей среде, старшие сери когда-то проводили время за охотой и собирательством, взаимодействуя со своей естественной средой так, как не доводилось младшим. На географическом уровне они могут обитать в той же самой среде, но они не живут в точно таких же условиях среды и не обсуждают их. Точно так же носители европейских языков в наши дни не ведут образ жизни охотников-собирателей, как их предки. Если бы мы его вели, мы взаимодействовали бы с нашей средой совершенно иначе, а не как большинство из нас взаимодействует ныне. У нас было бы гораздо больше мотивации интерпретировать определенные запахи, например, уделяя им внимание при выслеживании животных или при сборе ягод. Поэтому образ жизни охотников-собирателей вызвал бы более высокую потребность в разговоре о таких запахах. В некотором смысле «образ жизни» в этом случае, по сути, показатель степени взаимодействия людей с их родной, естественной средой. По мере уменьшения этого взаимодействия полезность многих обонятельных терминов, скорее всего, тоже снижается. Обратите внимание: это закономерность, обратная той, что наблюдается в случае с цветами. По мере того как окрашенные объекты становятся более распространенными в индустриальных сообществах, полезность абстрактных цветовых терминов растет вместе с потребностью говорить о таких цветах. Внесем ясность: подобное технологическое давление на эволюцию цветовых терминов не означает, что развитый цветовой лексикон не может сформироваться без таких технологий. В некоторых случаях он явно так и сформировался; однако упомянутое давление помогает объяснить некоторые тенденции, заметные в том, как языки определенных культур кодируют обозначения базовых цветов[78].
Наличие устойчивых терминов для обозначения запаха установлено в еще одном коренном языке Мексики. Этот язык, уэуэтла-тепеуа, заставляет еще больше усомниться в традиционном представлении, что запахи не воспринимаются абстрактно. В нем почти полсотни терминов, посвященных запахам. Большинство их – идеофоны, то есть слова, основанные на звуковом символизме. Например, в верхнем некаха слово kimkimkim означает повторяющееся мигание светлячка. (Идеофоны подробно обсуждаются в главе 7.) Троекратное повторение подряд одного и того же слога kim отображает повтор мигания. В уэуэтла-тепеуа многие идеофоны тоже основаны на понятии редупликации, когда повтор той или иной звуковой последовательности отражает повтор некой физической сущности. В этом языке данная сущность может быть запахом. Например, слово ɬkak применяется к пряному запаху (или вкусу), а слово ɬkakak используется для описания настолько пряного запаха (или вкуса), что от него можно чихнуть. Этот и другие термины были обнаружены после того, как исследователи предъявили носителям уэуэтла-тепеуа ряд запахов с помощью Sniffin' Sticks. Это палочки, которые выглядят как фломастеры, но вместо краски их кончики выделяют отчетливые воспроизводимые запахи. Их все чаще используют в исследованиях обонятельной терминологии, так как они позволяют специалистам проверить у носителей языка способности давать последовательные названия соответствующим запахам. Чем чаще исследователи используют подобные инструменты, тем больше они обнаруживают, что мы, вероятно, сильно недооценивали обонятельную терминологию в некоторых слабо документированных языках. Наверное, это не так уж и удивительно. С методологической точки зрения гораздо легче попросить носителя назвать цветные фишки, чем запахи. Чтобы добиться определенного цветообозначения, исследователю достаточно взять набор двумерных фишек и попросить людей их назвать. Работать с запахами труднее. Даже в наборы Sniffin' Sticks явно не входят все запахи, которые можно назвать. Видимый световой спектр можно поделить на секции по тону и яркости и предъявить его испытуемым. Хотя это задание тоже несколько искусственно, оно достаточно полно отражает цвета, с которыми люди знакомы. Однако как предъявить полный набор запахов? Мы даже не знаем, что значит дать полное описание запахов, и у нас нет «спектра запахов», аналогичного цветовому. Еще одна трудность в том, что запахи часто ассоциируются со специфическими ощущениями. Например, возьмем тот же отчасти абстрактный запаховый термин «затхлый». Действительно ли «затхлый» – всего лишь обозначение определенного запаха, или он означает запах плюс ощущение? Даже если вы учуете затхлый запах на улице в солнечный день (возможно, от искусственной нюхательной палочки), точно ли будет сказать «на улице пахнет затхлым»? Когда мы разрабатываем кросс-культурные обонятельные тесты, основываясь на стимулах типа Sniffin' Sticks, мы
