Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

Г е р ж м а н. И я так думаю.

И з а (встает в величайшем волнении). Но и молчать он уже не в силах. В этом я твердо убеждена.

Г е р ж м а н. Думаю, он будет изобличен.

И з а (лихорадочно). Скажите, ведь смерть — еще не конец?!

Г е р ж м а н (взволнованно). Почему вы меня об этом спрашиваете?

И з а (лихорадочно). Вы должны мне сказать. Поймите, насколько это для меня важно. Скажите, ведь смерть… Что такое смерть?

Г е р ж м а н (спокойно садится). С таким же успехом вы можете меня спросить, что такое жизнь.

И з а (лихорадочно). Жизнь — это жизнь. А смерть…

Г е р ж м а н. И то и другое лишь различные состояния нашего сознания.

И з а (лихорадочно). Стало быть, смерть не гасит сознания?

Г е р ж м а н. Как не гасит его жизнь. Оно лишь видоизменяется.

И з а. Я все время это обдумывала. Стало быть, сознание продолжает существовать и после смерти?

Г е р ж м а н. Только в иной форме.

И з а. Значит, если кто-то умрет…

Г е р ж м а н. В первое время после смерти, он даже не сознает, что он мертв. Не понимает, что с ним произошло. Думает так, как если бы был жив. Его чувства, стремления, страсти остаются неизменными. Он подвержен, как и при жизни, всем индивидуальным наклонностям.

П а в е л (взволнованно). Что такое вы говорите?

И з а (лихорадочно). Его любовь…

Г е р ж м а н. Развивается, как при жизни: растет или исчерпывает себя, согласно законам, которые смерть не в силах затронуть. Равно как и его злоба, вражда и ненависть. Как весь его характер, эгоистичный либо жертвенный, правдивый либо лживый, как и все его способности, — все в нем продолжает развиваться и медленно меняется благодаря приобретаемому опыту, в ином состоянии сознания.

П а в е л. Но в таком случае, собственно…

Г е р ж м а н. Между жизнью и смертью не было бы разницы. Ее и нет. По сути дела, жизнь и смерть, являющиеся лишь нашими понятиями, есть одно и то же.

В эту минуту в дверях появляются  В а р н а  и  П р о к о п.

В а р н а. Это метафизический тезис, высказанный вами в моем сне!

Гержман, Павел и Иза удивленно смотрят.

Г е р ж м а н (встает). Ко всем чертям ваш сон! Я запер дверь на ключ. Как вы сюда попали?

В а р н а. У вас, безусловно, достаточно оснований для того, чтобы запираться. Значит, несмотря ни на что, хотите поставить на своем?

П а в е л. Вы нас прервали… как раз…

В а р н а. Полагаю, как раз вовремя. Почему вы мне не поверили? Неужели мои предостережения оказались тщетными?

И з а. Скажите, кто это?

Г е р ж м а н. Полицейский комиссар, которого мы хотели исключить из числа участвующих.

В а р н а. Но вам это не удалось! Вы хотели меня исключить? А в чьей голове родилась мысль вашей драмы? Кто первый вас увидел, когда вы сами еще не предугадывали событий данной минуты? И кто первый заметил вас здесь, куда вас заманил театральный импровизатор, который сам ощущает недостаток творческого воображения и руководствуется лишь моим вдохновением?

П р о к о п (указывает на Варну). Его состояние с каждой минутой все хуже.

В а р н а (возбужденно). Но для меня мой сон не был сумбурной фантазией, манящей к поэтическому претворению ее в жизнь, потому что я с первого мгновения понял, что мог бы сделать это лишь ценой человеческих жертв. А тут подлинное, несозданное — или созданное, — произведение было бы бог весть каким волнующим откровением.

И з а. Откуда вы пришли?! О чем вы нам тут говорите? Разве вы понимаете, что тут с нами происходит?

В а р н а. Только я и понимаю. Я это увидел — и содрогнулся от ужаса перед таким зрелищем. Думаете, у меня температура? Не удивляйтесь! Все по той же причине. Думаете, я дрожу от ужаса? Еще бы не дрожать, когда я вижу, что мой сон должен исполниться и что вы — те, кто позволил себя завлечь на столь ужасные роли!

Г е р ж м а н (Прокопу). Почему вы не отвели его домой? И даже привели сюда!

П р о к о п. Разве вы не видите, что с ним уже невозможно договориться и что он слепо следует за своей фантазией?

В а р н а. Не я, а вы за ней следуете! Вы хотите зла! Вы хотите несчастья!

П р о к о п. Бог весть откуда в нем берется такая страшная сила, что его не остановить.

В а р н а. Чтобы спасти вас, пока еще возможно. Бог не допустит, чтобы мне не удалось отвратить вас от намерений, последствия которых вы даже не можете представить. Потому что он (показывает на Гержмана) задумал разыграть с вами пьесу, которая увлекла его в сумбурных видениях моего сна, куда он коварно проник.

П а в е л. Ошибаетесь, сударь, мы, стоящие здесь перед вами, не являемся наемными исполнителями некого непонятного драматического произведения. Мы реальные люди, без масок и без грима. Мы не знаем ролей, которые, как вы полагаете, мы играем, и не учились специально жестам и мимике. Мы оказались тут случайно или в силу неизбежности собственных судеб.

В а р н а. Вы обмануты! Вас сюда заманили!

И з а. Так, как мы тут стоим, еще никто никогда не стоял. И стоим мы тут так впервые.

П а в е л. И не знаем, какое движение сделаем в следующую минуту. Куда посмотрим.

И з а. Мы не заучили на память готовые тексты ролей и не ожидаем знака, когда наступит наш черед говорить.

П а в е л. Мы тут не на сцене.

И з а. Вы безумец, если полагаете, что мы тут играем спектакль. Может, для нас было бы лучше, если б то, что тут происходило, было всего лишь пьесой. Как бы мы ни играли, хорошо или плохо, разве это было бы для нас важно, если б мы только играли? Если б были уверены, что только играем, если б мы просто изображали драму, которая — пусть бы даже она нас захватила — нас лично все же не касалась и по окончании которой мы вышли бы и вновь стали самими собой. И продолжали жить своей жизнью, совершенно отличной от пьесы.

В а р н а. Я пришел поздно? Вы уже отождествили себя с персонажами, которые мне приснились?

П а в е л. Мы вовсе о них и не думали!

И з а. Мы вообще их не знаем.

Г е р ж м а н. Да их просто и не существует.

В а р н а (Гержману). Вы так далеко зашли за это время в развитии своего дьявольского намерения? До такой степени их одурманили, что они уже не распознают, кто они такие, и полагают…

И з а. Поймите, если у вас есть сердце, и не касайтесь наших душ. Здесь решаются наши судьбы.

П а в е л. Ваша театрализация жизни кощунственна. Мы тут ничего не выстраиваем в соответствии с театральными приемами. Стоим тут такими, какие мы есть, не обманывая и не притворяясь, хоть это, может, и вопреки всем театральным законам.

И з а. Бога ради! Не мешайте нам! Ведь мы даже представления не