Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

Я н о. Сердце… Проклятая рука… Проклятый нож! Боже! Как она могла это сделать? Как она могла так ненавидеть меня, что от моей руки приняла смерть. Пусть она мне скажет! (Приближается к кровати.)

П а л ё. Уходи отсюда! Тебе здесь нет места!

Я н о (тихо). Моя мать… Она умерла. Кто теперь мне скажет, кто же скажет, почему она так поступила?..

П а л ё. Ты ее измучил, ты смеялся над ней, говорил, что твоя мать — сумасшедшая. Какой это был для нее крест! Какой крест! Что она должна была почувствовать, увидев то, чего больше всего боялась: ей привиделось, что ты меня убьешь.

Я н о. Она знала это?

П а л ё. Знала еще до того, как ты начал угрожать и бушевать. Она верила, что ты сделаешь это. Ты должен был сделать, потому что каждое ее видение исполнялось. Она сходила с ума от страха, что потеряет нас обоих. Сколько она намучилась, пока не увидела этот свой путь. Этот страшный путь.

Я н о. Я должен был тебя… Нет! Я хотел тебя убить. Напрасно ты убегал бы от меня. Я нашел бы тебя даже на краю света. Если не сегодня — завтра, через год, через два. Я все равно расквитался бы с тобой.

П а л ё. Почему же сейчас мы оба живы?

Я н о. Потому что ты трусил. Убегал от меня.

П а л ё. Как противен я был сам себе за то, что всегда должен был тебе прощать. Как скрипел зубами, что не могу тебе отплатить.

Я н о. Ты умел только ползать под ногами. И ждал, что мать погибнет за тебя. Признайся (хватает его за горло), что ты об этом знал. Ты должен был знать. Ты оставался с ней вдвоем. Она посвятила тебя в свой замысел? Отвечай!

П а л ё. Лучше бы я подставил свою грудь и дал тебе в руки нож — только б она ожила.

Я н о. Врешь! Она не хотела умирать! Не хотела этого! Она знала, что сейчас должно исполниться ее видение. Знала, что смерть ее будет напрасной, раз ты все равно должен умереть.

П а л ё. Вот нож! Можешь снова взять его в руку. На нем даже кровь еще не засохла. Убей и меня.

Я н о. Я был сильный — так говорили. Никто бы и слезинки моей не увидел, если б на ее месте лежал ты. Сильный я был. А что сейчас? Можешь уже не бояться меня. Лишь бы опять тьма не застлала мне глаза и я не схватил бы в руки нож. Или мне кричать: это мать задула свечу, чтобы я в темноте не видел, что убиваю ее… О ком она думала в ту последнюю минуту? Не обо мне! Только о своем любимом сыне. Из-за него она погибла. Она сделала все, чтобы не осуществилось ее последнее видение. Но почему нельзя было сделать иначе? Почему она не попыталась примирить нас добрым словом, любовью?.. Почему она так не сделала?

П а л ё. Разве ты послушался бы?

Я н о. Нет. Ей следовало взять плетку.

П а л ё. Плетка годится только для собак…

Я н о. И для меня — тоже. Тогда бы и мне не было сейчас так тяжело. Я знал бы, что она просто ненавидит меня и не может поступить иначе.

П а л ё. Она любила тебя.

Я н о. Ненавидела. И ты меня ненавидишь! Все меня ненавидят. Но ничего. Это я выдержу. Но она… Она дала тебе жизнь, а у меня отняла ее. Кто теперь освободит меня от этого проклятия? Я убил мать. Кто смоет кровь и кто простит меня? Об этом она не подумала… Чтобы я тоже мог жить…

Пауза.

П а л ё. Однажды она сказала мне: в Яно ожил отец. Когда не будет меня — я оживу в тебе! И я это чувствую.

Я н о. С ума ты сошел?

П а л ё. Я чувствую это всем сердцем и так глубоко, как глубока эта ножевая рана в ее сердце. Ей больше не нужно повторять мне: «Иди!» Я ухожу. Я не сопротивляюсь, не спрашиваю, сколько это еще будет продолжаться, я ничего не скажу, когда у меня снова отнимут все, что я имею, меня ничем не остановить. Я ухожу, даже если понимаю, что стану нищим и больным, гонимым и избитым, и понесу свой крест так, как она хотела, — в одиночестве. Так это было прежде — так это будет и впредь. Когда-то я не мог понять, сопротивлялся, боролся против этого. Я не хотел страдать. Не хотел жить так, как она. Но ее любовь не могла умереть вместе с ней. Она должна жить. И пусть она отныне живет во мне. (Пауза.) Я сообщу жандармам, что это я ее убил. И подтвержу это на суде. Скажу, что убил ее из-за того, что она мою долю отдала тебе.

Я н о (кричит). Ты этого не сделаешь!

П а л ё. Она так хотела, и ты не имеешь права противиться. Хотя бы теперь. Она хотела, чтобы я во всем тебе уступал, чтобы ты брал все, что было моим. Только одного она боялась — что однажды мы столкнемся друг с другом. Ей хотелось, чтоб у нее были оба сына. И они будут. Потому она и была счастлива в свои последние минуты.

Я н о. Но мне не нужна твоя милость. Мне ничего от тебя не нужно.

П а л ё. Я тебе и не даю ничего! Это она! Бери! Так будет лучше. Ни один из нас не будет ее проклинать.

Я н о. Жить в стенах, где я ее убил. Видеть ее лицо и эту постель, залитую кровью? Нет! Ты уйдешь попусту! Меня ты этим от проклятия не освободишь.

П а л ё. Но ты должен с этим согласиться. Ты всегда мечтал быть один. И ты теперь будешь один. Будешь здесь хозяином, и все будет твоим. Бери!

Я н о. А кто подтвердит твое вранье?.. Только не я! Никогда!

П а л ё. И не надо. У меня есть свидетель! (Поднимает нож.) Ты никому его не показывал. А на нем клеймо американской фабрики.

Я н о. Врешь! Снова врешь! Мартин видел его. Он знает, что нож — мой! Мой! Ты мне его подарил! Отдай! (Вырывает нож из его руки.) Какой острый… Ой-ой… И мне он вонзился в душу. И жжет… жжет… От этого ты меня не избавишь.

П а л ё (тихо). К нам кто-то идет. (Подскакивает к двери и запирает ее.)

С о с е д к а, открыв входную дверь, стучит во внутреннюю.

Г о л о с  с о с е д к и. Анна, слышишь меня?.. Что с тобой? Почему ты заперла? Ведь у вас свет. Или ты легла? Я просто