Современная польская пьеса - Ежи Шанявский
Л а у р а. Простите, пан директор.
Д и р е к т о р. Это я должен просить прощения за то, что погорячился. И еще одно. Поскольку вы ведете мое хозяйство и живете при театре, до вас будут доходить всякие театральные сплетни, вас попытаются впутать в интриги, будут просить составить кому-нибудь протекцию и так далее. Прошу вас никогда не сообщать мне об этом и держаться от театральных дел в стороне.
Л а у р а (слушает спокойно, глаза опущены). Хорошо. Буду держаться в стороне.
Д и р е к т о р. И тогда между нами будет царить мир и согласие.
Л а у р а. Я никогда не буду говорить о людях, связанных с театром.
Д и р е к т о р. Благодарю вас. (Садится, снова просматривает бумаги. Все еще хмурится.)
Л а у р а бросила на директора влюбленный взгляд, вышла. Директор просматривает бумаги. На цыпочках входит р а с с ы л ь н ы й.
Дожидается там кто-нибудь?
Р а с с ы л ь н ы й. Дожидаются двое. Один с трубкой, другой — тот юнец.
Д и р е к т о р (все еще с раздражением). Просить! Кто из них первый?
Р а с с ы л ь н ы й. Пусть подождут. Солидней выглядит, если посетитель потопчется около двери, а не так, чтобы сразу. Не успел прийти — дело уже сделано. Вам нужно дать мне чистые карточки, пусть на каждой посетитель пишет имя, фамилию, по какому делу пришел, и только тогда впускать.
Д и р е к т о р. Почему это вам, Матковский, взбрело на ум именно сегодня вводить новые порядки?
Р а с с ы л ь н ы й. Потому что вчера я встретил своего приятеля, рассыльного из другого театра, и он говорил про наш театр с пренебрежением.
Д и р е к т о р. С пренебрежением?
Р а с с ы л ь н ы й. Говорит, мы играем только одноактные пьесы, да и что за название для театра — «Малое Зеркало», ну и вообще. А я ему на это: да, играем одноактные пьесы, — зато как играем! У нас все заранее продумывается, изучается и вообще. Мы исторической завали на сцену не вытаскиваем. Толпу на сцену не выпускаем. Да что их толпа? Орут «хлеба, хлеба» или «долой Цезаря». И к тому же ноги голые.
Д и р е к т о р. Хм…
Р а с с ы л ь н ы й. Да еще вдобавок стихом шпарят. У нас стихом не говорят, зато зритель видит у нас настоящую жизнь. У нас актер и заикаться вдруг начнет, и закашляется, и чихнет во время диалога, а у них как по шпаргалке дует. И у нас если уж подадут кофе, так пахнет кофе, а если за завтраком звякнет рюмка, так сразу слышно — баккара. У них там большой репертуар и вообще, а у нас «реализм» и «подлинная жизнь».
Д и р е к т о р. Все это прекрасно, пан Матковский, нехорошо только, что уже с утра, за завтраком, вы пропустили рюмочку. Это нездорово, вы знаете, и я с этим в театре постоянно борюсь, постоянно.
Р а с с ы л ь н ы й. Какое там, пан директор. За завтраком… Чай с молоком с сахаром дала мне жена за завтраком.
Д и р е к т о р. Чай?
Р а с с ы л ь н ы й. Честное слово, чай. Правда, по дороге в театр встретил я знакомого, у него четырнадцать десятин и лужок в другом месте. Зажиточный человек. Говорит — зайдем, выпьем по одной.
Д и р е к т о р. Вот видите.
Р а с с ы л ь н ы й. Ая ему в ответ — дескать, еще рано, а он мне — дескать, уже восемь и вовсе не рано. Сами знаете, они там в деревне просыпаются с петухами и в восемь уже в поле. Ну а я? Спорить с ним, что ли? Ну и зашли.
Д и р е к т о р. Не забывайте, в приемной ждут.
Р а с с ы л ь н ы й. Но у меня к вам просьба.
Д и р е к т о р. В чем дело?
Р а с с ы л ь н ы й. Хочу просить аванса.
Д и р е к т о р. Никаких авансов! Я уже говорил. Вы сами вывесили объявление с моей подписью: никаких авансов в счет жалованья касса не выдает. Просите посетителей!
Р а с с ы л ь н ы й. Слушаюсь. Раз уж объявление с вашей подписью, придется послушаться. Порядок в театре прежде всего. (Направляется к двери, возвращается.) Хотелось мне только попросить, чтоб вы растолковали один сон.
Д и р е к т о р. Сон?
Р а с с ы л ь н ы й. Снился мне ребенок. Говорят, ребенок не к добру.
Д и р е к т о р. Ах, Матковский, слышали вы звон, да не знаете, где он. Вы, видите ли, хотите, чтоб я вам объяснил, в каких случаях снится ребенок.
Р а с с ы л ь н ы й. Вот и я говорю: только бабам впору этим заниматься.
Д и р е к т о р. Ну не скажите. С древности люди интересуются снами. Даже в Библии не раз упоминается о снах. Вы помните, Матковский, семь коров или ту лестницу, которая приснилась Иакову? С незапамятных времен люди интересуются снами. И в наши дни исследованием тайны сна заняты лучшие умы. А что было с этим ребенком? При каких обстоятельствах он появился?
Р а с с ы л ь н ы й. Приснилось мне, будто жена говорит — смотри-ка, у нас ребенок. А жена у меня немолодая, да и сам я не из молоденьких. Жили мы без детей, а тут — пожалуйста.
Д и р е к т о р. Скажите, а вы никогда не тосковали по ребенку, никогда не жаловались жене, что у вас нет детей?
Р а с с ы л ь н ы й. Ну конечно, жаловался, конечно. А она наскакивает на меня, говорит — это из-за тебя, и даже нехорошо обо мне выражалась. Но я человек миролюбивый, знаю, что женщину не переспоришь, из-за меня так из-за меня.
Д и р е к т о р (делает пометки). Так… так… Значит, вы тосковали по ребенку?..
Р а с с ы л ь н ы й. Вы так прямо и записали?
Д и р е к т о р. Так записал… Вот вам, Матковский, аванс… (Дает рассыльному деньги.)
Р а с с ы л ь н ы й. Большое спасибо, пан директор.
Д и р е к т о р. Ну, теперь просите, просите того, с трубкой.
Р а с с ы л ь н ы й уходит. Директор встал, в задумчивости прошелся несколько раз по кабинету. Входит а в т о р.
Прошу, покорнейше прошу.
Подают друг другу руки. Директор указывает на кресло. Садятся.
(После паузы.) Знаете, я прочитал… Прочитал, а потом перечел еще раз с большим интересом. Пьеса удалась.
А в т о р. Я знаю.
Д и р е к т о р. Ба, вы это знаете? Но вы не знаете, захочу ли я ее поставить.
А в т о р. Этого я не знаю.
Д и р е к т о р. Видите ли… (Встал, прошелся, задумавшись, по кабинету, остановился.) Уже сам по себе поступок сумасшедшего инженера, который взрывает город, чтобы на его месте построить новый… И смерть под обломками его невесты, красавицы… (Помолчав.) Мне приходилось слышать о поэтах-«катастрофистах». Вы не из их группы?
А в т о р. Нет.
Д и р е к т о р. Хм… Этот ваш замысел… Я уже читал что-то в этом роде… город разрушен, гибель европейской цивилизации… Все это было, однако, в книге. В романе, в печатном виде. В этих серых полосках строк, которые порождают у читателя образ. У читателя, не у зрителя. У читателя, видите ли, есть врожденный дар самозащиты. Он может отдалить от себя страшное, может регулировать степень отдаленности, словно при помощи подзорной трубы. Может даже заслонить все туманом, в