Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

Ю з л. Ты никогда не застрелишься.

С л а в и к. Как знать!

Юзл пристально вглядывается в него.

К р х н я к (тихо смеется). Ну и заботы у вас! Мне бы дома ничего такого и в голову не пришло. А с тех пор, как я среди вас, — уже сколько раз об этом слышу, чуть ли не сам об этом толкую…

С л а в и к. Ну, ты — исключение.

К р х н я к. Исключение — из чего?

С л а в и к. Из этих бессмыслиц. Не путайся в них! Впрочем, никто не говорит всерьез.

Ю з л (быстро). А если?

С л а в и к. Да нет — ты слишком горяч. (Повернувшись на кушетке, смотрит на Йоганика.) А вы? Как учеба? Из всей тутошней голубятни я больше всего думал о вас, правда. Все дома сидите? Ну и характер — или черт знает что там… Как вы только можете, господи! Говорят, вы даже на лекции не ходите. Фрайт их вам приносит, а вы целыми днями перепиской занимаетесь.

Й о г а н и к. Приходится.

С л а в и к. Почему?

К р х н я к. Да деньги нужны…

С л а в и к. Деньги, деньги! Мог бы уроки давать мальчишкам-девчонкам… Впрочем, если смотреть с известной высоты, это одно и то же. Старая истина: новой руки никто себе не приделает, и вообще смешно, что люди иногда хотят кем-то стать.

Ю з л. Вот тут я тебе верю — твой идеал…

С л а в и к. Что ты знаешь о моих идеалах? Да и нет у меня никаких. Смотрю на вещи просто и забавляюсь. Вот и все. Для меня что люди, что огородное пугало — зрелище равноценное. Я не преклоняюсь перед ними — разве что заинтересуюсь ненадолго. Да, если смотреть с известной высоты — закрою один глаз и вижу не людей, а то, что хочу. С известной высоты — и никто пускай не болтает вздора бог весть о каких вещах, когда я вижу только движение — и ничего больше… С известной высоты глядя — нет у меня ни к кому никакого отношения, и крыса, пробегающая через двор, в моих глазах — самое красивое из всего, что я в тот день видел… если хочешь наконец понять меня! Так я смотрю на мир, на тебя и на всех в этой дыре. Фрайт давно перестал меня забавлять, все вы неинтересны, кроме вот этого господина… (Поворачивается к Йоганику.) Почему вы не говорите?

Й о г а н и к. О чем?

С л а в и к. Да, вам место не здесь, совсем не здесь! (Возвращается в прежнее положение.) Может, место вам — под землей, потому что вы еще и не человек. (Смеется.) Право! Хотите проспать зиму? Как медведи и летучие мыши — они славно устроились… и жуки… жуки… Это была моя страсть в мальчишеские годы. (Вольготно раскидывается на кушетке.) Всех жуков знал, по лапкам мог определить — и куда все это подевалось? Между прочим, точно так же и… с людьми. Если смотреть с известной высоты… (Юзлу.) Видел ты голенького сверчка? Когда он меняет мундир… (Смеется.) А ей-богу, еще две-три недели, и ты будешь похож на него! Знал бы ты, какой он мягонький, миленький, честное слово! А голова словно налилась этакой фиолетовой мудростью… Такой, понимаешь, мудростью, которая, говорят, возвышает человека… А крылышки — как шелк, желтенькие… Схвати тебя холера или что-нибудь вроде — сразу станешь похож! А как уютно он свернулся в своей норке, и вылезать не хочет… (Пауза.) Один раз я тоже так вот менял шкуру… и смеяться тут нечему. Думаю — для рака, скажем, это, может быть, самые страшные минуты в жизни, для него — так же как и для других. Это пронзает до… до… (не знает, как выразиться) словом, до самого мозга куда-то… (Пауза.) А впрочем, все это можно понять — возьми, к примеру, майского жука — и станешь в тупик.

Ю з л. Майского жука?

С л а в и к. Да. В жизни не видел другого такого загадочного отшельника, и сколько раз по ночам смеялся над этим… Понимаешь, его бытие на воле, когда он вылетает, — это уже просто проза. Ты ведь тоже гонял их веником, правда? Но что происходит прежде, чем такая тварь выберется на свободу! Три года жрет, жрет, что попадется. Потом вдруг найдет дырку в земле, вычистит как следует, замотается в кокон — и лежит… В августе он уже готовый жук, только вылететь — а думаешь, вылетает? Говорю тебе — вполне взрослый жук, а между тем все сидит в своей норе, сидит как миленький! Рождество — он еще под землей, пасха — он еще дрыхнет, месяцев девять лежит в земле, совершенно готовый, — и вдруг как схватится, процарапается, прогрызается из-под земли — и вылетает… И вот скажи мне, что он там, под землей-то, делает? Он ведь вполне оформился! Мировоззрение свое формирует, что ли? Молится или что?

Ю з л. Молится…

С л а в и к. Но почему он сразу не вылетает? (Пауза.) Это — как у людей, точно так же! Только у человека это длится порой годами, случается даже, такой человек-жук и вообще не вылезает… (Смотрит на Йоганика.) Вот вы и есть такой майский жук.

Й о г а н и к. Спасибо. Я-то уж вылезу.

С л а в и к. Э, нет, э, нет! Это не от вас будет зависеть, тут одно за другое цепляется. Жук-то тоже, может, когда под землей сидит, хочет наперекор пойти, вылезти раньше времени, но, думаю, он бы за это жестоко поплатился — и вообще это не выйдет, не выйдет!

К р х н я к. А я вот как думаю: заводит его господь бог, словно будильник, на лучшее время года — и жук послушно вылетает. Видел бы ты их у нас в дубраве, когда они вылетают в первый вечер! Уличная демонстрация против них — детские игрушки. Весь воздух гудит, и только слышно — шлеп-шлеп по листьям!

С л а в и к. И это есть жизнь! Понял? Не идеалы, не мечты… Юзл у нас еще в сверчка превратится, Йоганик — майский жук, а остальные… (Машет рукой; Йоганику.) Видел я вас во сне, будто вы с Тоничкой поженились, только происходило это где-то на небесах, ха-ха-ха!

Ю з л. Хорош муж — майский жук! (Подсаживается к Славику.)

С л а в и к. А ты этому не веришь?

Ю з л. Конечно, нет. Это вино в твоей голове играет.

С л а в и к. И вовсе не вино.

Ю з л. Ладно болтать.

С л а в и к. Я не болтаю, цыпленок! Впрочем (иронически), ведь красиво, правда?

Ю з л. Отстань ты со своей красотой!

С л а в и к. Ты не художник!

Ю з л. Они гнусны! Не художник я!

С л а в и к (ловит его руку). Ты прав, прав, но — будешь им. В тебе уже есть зародыш здорового презрения. Что нам до хорошеньких личинок? Знаем мы, что за ними кроется. Что нам до энтузиастов? Мы-то знаем, как мало в них человеческого… Земля вращается, и все остальное — следствие этого вращения. (Смеется.) Может, оно-то и определяет и любовь и известные моменты в жизни каждого человека — хе-хе-хе!