Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген
С л а в и к. Э, старая история: от революционера до автократа — один шаг!
Ф р а й т. Что? Да нет, я не о кнуте, не о форме — я о трусах говорю!
С л а в и к. Это я-то — трус?
Ф р а й т. Ты — тоже. А что ты за человек? В приживала превращаешься — и прощаешь себе, эдак по-студенчески. А разве ты студент? Давно перестал быть им! Шляешься к нам, тебе с нами хорошо, душенька отогревается, — мол, все на свете по-прежнему… А — нет, не по-прежнему!
В а л е н т а. По-прежнему! (Открывает окно, чтобы выпустить дым.)
Ф р а й т. Слыхал? Вот он весь тут. Только бы никаких перемен! Начнутся перемены — еще неизвестно, как-то получится. Ради бога, братцы, только б поезда не ходили по траве! Несчастья — исключения, семейные катастрофы — глупости, самоубийцы и грабители — сумасшедшие, а в остальном на свете полный порядок! Только не ковыряйте вы нашу прекрасную постройку! А уж коли необходимо ковырнуть — делайте это как-нибудь романтически, не взаправду… И нам хорошо, ах, как хорошо! Господи, как свиньям в огороде!
С л а в и к. Ладно, ладно! Стало быть, все мы трусы, но кто же герой?
Ф р а й т. Никто!
К р х н я к. Ну, Фрайт, хоть ты-то! Черт…
Ф р а й т. Ты! Ты! Ты! (Передразнивает.) «Черт, ребята, монетки не найдется? На булку с сигаркой?»
К р х н я к (затягиваясь сигаретой). Найдется!
Ф р а й т. И все, ты и доволен! Вот это и есть то самое, и жить тебе сразу приятно, и смотришь ты на меня как на дурачка и думаешь… думаешь… (Машет рукой.) Вообще вся наша жизнь, как мы живем… (Снова загорается.) Я еще как-то уважаю жизнь, понимаю ее значение, но заранее требую: чтобы я вполне ее признал, пускай ее сначала признает небо! А этого-то я пока и не замечаю… (Стоит посреди комнаты с каким-то действительно величественным видом.) Вот это была бы абсолютная категория, как раз по моим силам! Но…
Со двора доносятся звуки граммофона.
С л а в и к (встает, кладет руку Фрайту на плечо). Однако нет никакой необходимости, чтобы пан (поклон) Фрайт обзаводился такой абсолютной категорией!
Ф р а й т (в раздражении подбегает к окну, закрывает его). Этого еще не хватало!
С л а в и к (снова кладет ему руку на плечо). Существование граммофона, быть может, тоже оправдано, и — поскольку его заводят — он, в силу своего значения, быть может, и тебя переживет, и, если так случится, ни один дьявол не ахнет от удивления. Мы, стало быть, трусы: что же такое ты? Что такое Валента, Ба́ран или вот — Йоганик? Надо же дать им какую-то оценку?
Б а́ р а н. Фрайт, ты обвиняешь?..
Ф р а й т (резко). Оценку дать необходимо. Иначе мне и жить бы не стоило! И уж если ты указал на него (показывает на Йоганика), то это типичный трус, тип труса! (Тычет в него пальцем.) Я-то думал, это создание чего-то стоит, когда он стоял дома у тисков, помогал дяде в мастерской, учился днем, а потом все вечера, все воскресенья гнул спину за работой. Сдал за полный курс гимназии — и остался дома. Мол, денег на учебу нет, займусь ремеслом. Это с гимназическим-то аттестатом! Меня просто заело: должен парень учиться дальше! Мы из него что-нибудь путное сделаем! Иду к нему, уговариваю, сколько труда положил, пока уломал… Привез в Прагу — и что же? Торчит в углу, наши радости ему не в радость, наши дела ему безразличны — (яростно) вон, сидит, в поте лица чужие бумаги переписывает! Дайте тысячу таких Йогаников — и народ может закрывать лавочку! Миллион таких — и сам ангел наподдаст по земному шару, как по футбольному мячу, потому что весь он не будет стоить и понюшки табаку! (Идет к Йоганику.) Да, да! (Смотрит на него с какой-то ненавистью.) Не они, а ты, да, ты, ей-богу, ты — трус, трус!! Трус, трусливое отродье, и я говорю тебе: теперь я жалею, что вытащил тебя в Прагу!
К р х н я к (резко, иронично). «Мы из него что-нибудь путное сделаем»! (Йоганику.) Ты его об этом просил?
Б а́ р а н. Ты прав! (Фрайту.) А ты, брат, хватил через край!
Ф р а й т. Лучше через край, чем умолчать, о чем я думаю.
К р х н я к. Есть люди, которые вовсе не просят, чтоб их «чем-то сделали», потому что они — уже «кто-то».
Ф р а й т (иронически). Ты, к примеру?
К р х н я к. Кто дал тебе право судить?
Ф р а й т. Сам взял!
К р х н я к. Ну и катись с этим правом в болото, а тут не очень-то ори. И тем более — на Йоганика. Я его знаю, я за него поручусь!
Ф р а й т. Уже, сошлись!
К р х н я к. Он не строит из себя бог весть что — я тоже! Вот что тебя злит! И ты, может быть, никакой не социалист, просто выискиваешь интересненькое. Через год, может, в спорт ударишься.
Ф р а й т (почти весело, но все еще бурно). А, черт возьми, Йожко, давай драться!
К р х н я к. Как можно, когда пан — трус!
Все смеются.
Ф р а й т (с неподдельной злостью). И трусы вы, трусы, бабы, портянки, тряпки, тряпки, не люди! И жизнь студенческая — дерьмо, комедиантство!
IX
Х о з я й к а (входит в шляпке, одетая для выхода, полушутя, полусерьезно). Что за шум? Неужели, молодые люди, как сойдетесь, так сразу ругаться? Из дому уйти нельзя, не то еще разнесете мне тут все! Пан Славик, вы-то посолиднее, присмотрели бы за молодежью!
С л а в и к. Я?
Б а́ р а н. Да он порой хуже всех!
С л а в и к. Куда путь держите?
Х о з я й к а. В город собралась.
С л а в и к (показывает на всех, фамильярно). Хороша компания, а? У вас, может, никогда больше такая не подберется! Но это ничего, ничего. Все равно что сороки на дубу, стрекочут — здоровье пророчат!
Х о з я й к а. А пепла-то сколько опять будет!
Ф р а й т (коротко). Подметем.
Х о з я й к а уходит.
X
С л а в и к. Ну, что теперь, господа трусы?
Все смеются.
Ф р а й т. Я говорил всерьез.
Б а́ р а н. А никто и не сомневается. Говорил ты всерьез — и по-своему был прав.
Ф р а й т. А вы смеетесь!
С л а в и к. Отчего же нам не смеяться? Вступил бы ты в какую секту, что ли, — карьеру бы сделал.
Ф р а й т. О секте я подумывал, о карьере — нет, вот какое дело.
Б а́ р а н. И которую же, скажи на милость, выберешь? Ведь ты и там невдолге все разнесешь.
Ф р а й т. А вот же примкну когда-нибудь к таким и молиться с ними буду, потому что такие хоть во что-то верят. А во что верите вы, подонки? Ни во что!
С л а в и к. В собственный нос, и то не
