Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола
к тем, кому нечем его подкупить.
Здесь у меня никого, кто бы мог уберечь мои руки от вынужденного безделья…
На последние деньги купила я манекены,
смотрят они насмешливо
и с ужимками отворачиваются из состраданья.
Не уподобляйся же кукле и не злоупотребляй
моей беззащитной привязанностью к тебе.
А н д р е а с.
Мне неловко перед друзьями,
которые будут смотреть на тебя как на простушку швею.
С такими пристало амурничать лишь до тех пор,
пока темнота обеспечивает инкогнито.
Не распутывать, а рассечь
нужно Гордиев узел.
Продай манекены — и гора с плеч.
Правда, на этом мы здорово прогадаем,
но скоро я разбогатею, и ты заживешь припеваючи,
как подобает недавней миллионерше.
Между прочим, ревную к Лазарю.
Верно, ты потому так со мною сдержанна,
что до сих пор ощущаешь его поцелуи.
Е л е н а.
Мне кажется, мой милый,
вы сомневаетесь в моей правдивости.
И это от доверья к вам излечит мигом… Вам бы все с наскока!
А я довольно молода и не спешу нисколько!
А н д р е а с.
Тогда зачем его колечко носишь?
Е л е н а.
Не стоит из-за этого устраивать мне сцену!
Не нравится — сниму и брошу в Сену.
Какой-нибудь рыбак, придя с таким уловом,
помянет водяного добрым словом!
А н д р е а с.
Вот выдумала тоже!
Уж лучше продадим, да подороже…
Е л е н а.
А ты практичней свекра, вот те на!
Не скрою — я удивлена.
А н д р е а с.
Как ты обидчива, наивное созданье…
Е л е н а.
Мне хочется побыть одной. Простите. До свиданья.
А н д р е а с.
Прогнать меня?! Ну, нет,
мой свет!
Нет, романтическая дамочка!
Ведь похищение без поцелуев — лишь крохотная часть любовной авантюры.
(Пытается ее схватить.)
Елена пятится.
Стыдитесь, дорогая полудевственница!
Мы в приключенческом многосерийном фильме
как раз достигли точки, где экспресс
в туннель ныряет…
И ваши сестринские поцелуи
сегодня вкусят яда.
Я обуздаю ваше красноречье!
(Заключает ее в объятия.)
Теперь ты в океане, что хмельней
любого из соленых океанов!
И над строптивостью бессилье посмеется.
Е л е н а.
Не прикасайтесь! Иначе себя я
навеки потеряю…
Не доверяю вам, а страсти я страшусь,
как дикари — нечистой силы.
Ах, дядюшка Сократ, спасите! Лазарь!
Ну почему ты не был столь же пылок!..
Испытываю смутную тревогу,
как будто в рабство продана.
Пустите!
А н д р е а с (стиснув Елену, тащит ее к софе за ширмой).
Вот видишь, взбалмошная,
страсть тебе к лицу!
Зависимость избавит от рассудочности.
А ты красива, суфражистка,
впадая в забытье.
Е л е н а ( в полузабытьи).
Как я жалка! Вся так к нему и льну я…
Верни покой души, верни мне поцелуи!
Гипнозом словно бы меня околдовал.
Возвышенный пролог, обыденный финал!
А н д р е а с (зайдя за ширму и увидев спящего Беньямина, отпускает Елену).
Так вот ты почему
такая недотрога!
Кто этот тип?
Е л е н а (приходя в себя).
Боже милостивый!..
А н д р е а с.
Я ухожу, мадам,
и знайте — навсегда!
(Уходит.)
Е л е н а (бежит за ним).
Постойте! Умоляю, Андреас!
Ведь это же грабитель!
(Выхватывает из кармана маленький дамский револьвер, подходит к софе, берет в руки будильник и, учинив трезвон, наводит дуло на Беньямина.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Т е ж е, кроме Андреаса.
Б е н ь я м и н (просыпается).
Простите, что разлегся!
Е л е н а (не опуская револьвера).
Руки вверх!
Б е н ь я м и н (поднимает руки).
Отбой! Теперь — целуйте!
Е л е н а.
Да это тот, что нагишом когда-то щеголял!
Б е н ь я м и н.
Прежде чем прыгну в окошко по вашей милости
и сверну себе шею, позвольте, мадам,
я кое-что вам передам.
Е л е н а.
Но ведь вы же не почтальон!
Для чего тогда почта и телеграф,
если каждый сморчок с ними вздумает конкурировать?
Б е н ь я м и н.
Сморчок…
А ведь есть во мне что-то сократовское, вам не кажется?
Е л е н а.
Вылитый дядя Сократ!
Б е н ь я м и н.
За вычетом того, что я питаю слабость
к красивым женщинам…
Е л е н а.
Вы, милостивый государь,
ошиблись этажом.
Доступные девицы обитают как раз под нами.
Извольте-ка перебазироваться
и извиненьями себя не утруждайте!
Б е н ь я м и н.
Я так и не представился…
Е л е н а.
Хотя вы и несли мой чемодан,
меня нисколько не интересует,
кто вы такой!
Б е н ь я м и н (риторично).
Жилось мне всяко. И о том —
простая песенка моя.
«Бродяга!..» — мне твердят, но я
покинул нехотя свой дом.
В купели я затеял спор,
и, крестных брызгами крестя,
стал Беньямином я, дитя,
и так зовусь я до сих пор.
Я рвался жить и не погряз
в зубрежке — школьная тоска!
И я уроки пропускал,
за что меня секли не раз.
Зато уж если захочу —
любое дело по плечу!
