Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола
Е л е н а (смотрит ему в глаза).
Гм… Васильки… В них отсвет детства…
Завидно даже…
Б е н ь я м и н.
О, есть средство
от зависти — отдать за них
две незабудки голубых!
Е л е н а.
Мои в слезах, смеются ваши…
И впрямь дрожу…
Б е н ь я м и н (распевно).
Лужайка пляшет.
Развеселились васильки —
не прячь и ты свои соцветья!
(Опускается на колено.)
Кларнеты, бубны и смычки,
колокола спешат подпеть им.
Павлины, ласточки, вьюрки,
затеяв спор, поют о лете.
Развеселились васильки —
не прячь и ты свои соцветья!
Раздвинув штору, две руки
девицу огорошить метят.
Пьеро в кокетливом колете
бренчит на струнах шутовски.
Развеселились васильки!
Е л е н а (проникновенно).
Все минуло подобьем сна,
остались незабудки в память
о том, как пряли допоздна
подружки, как я жалась к маме…
Зимой старушек не узнать
под коконами — под платками…
Все минуло подобьем сна,
и незабудки — только память.
Забудь о сказке! Холодна
эмаль зеркал к сумбурной драме,
где превращаются с годами
в инициалы имена.
Все минуло подобьем сна…
Б е н ь я м и н.
В прелестнице прельстит любая черточка,
глядишь, разинув рот,
и восхищаешься до чертиков,
аж зло берет!
Е л е н а.
Вы — просто чародей.
Какая перемена!
Куда мое отчаянье девалось!
Казалось мне: жизнь кончена, и я
блуждаю в заколдованном кругу.
Все вроде бы по-прежнему осталось,
а все-таки от сердца отлегло.
Откуда эта радость
и беспричинное желанье петь?
Я здесь — и в то же время я в раю,
и чашка, оставаясь чашкой,
воздушнее, чем ангел, во сто крат.
Хоть разум и твердит, — что все не так,
но он бессилен противостоять
незримому таинственному свету.
Скажите, как вам это удалось?
Неужто вы и вправду маг?
Неужто вы меня околдовали,
чтоб я, придя в себя,
отчаялась вконец?
Б е н ь я м и н.
О, это не моя заслуга!
Как только удается заглушить проклятый мозг —
чудовище, что самого себя усердно пожирает,
как только распрощаемся с надеждой —
в нас гейзер фонтанирует вовсю!
Слова перестают быть ступой,
в которой воду чепухи толкут,
вздымаются, как волны, отражая всю умопомрачительность небес.
Мы, люди, — только инструменты жизни, которой нету ни конца, ни края.
И мне достало мужества не жаждать великих дел, звенеть себе тростинкой,
одушевленной этим вот дыханьем.
Е л е н а.
В моей душе звенит кристально чистый ключ…
Б е н ь я м и н.
И мой сливается с твоим.
Е л е н а.
Не заточенное в себе самом и сумрачное соло…
Б е н ь я м и н.
Нечаянный дуэт, магический аккорд!
Е л е н а.
Губы охвачены тремоло песни — такой я еще не пела.
Б е н ь я м и н.
И моя вплетена в твою, как волна в волну.
(Касается Елены губами.)
Е л е н а.
Не знаю, какая из них моя…
Мимолетно целуются, наподобие тростинок.
Б е н ь я м и н.
Они набегают и ускользают одновременно.
Е л е н а.
Какой-то злорадный дельфин колышет морскую гладь…
Б е н ь я м и н.
…и норовит разобщить наши губы.
Е л е н а.
Где мои, где твои — не знаю…
Б е н ь я м и н.
Утонуть в этом ласковом
колыхании волн!..
Е л е н а.
Ой, вы меня поцеловали!
Б е н ь я м и н.
Коли не сплю, то вы
меня поцеловали сами!
Е л е н а.
Нет! Уходите! Убирайтесь прочь!
Б е н ь я м и н.
Камень упал, и волна разбилась…
Е л е н а.
Я другого люблю — вы забыли.
Б е н ь я м и н.
Рассудок в пользу этой версии, конечно, не преминет выставить
десятки веских доводов.
Е л е н а (в отчаянии).
Люблю — не люблю?
Б е н ь я м и н.
Что выберете, то и будет.
Е л е н а.
Умом — люблю, а сердце — молчит.
Но вот он вернется и взглядом — о взгляд укротителя! —
принудит меня потупить глаза,
и я позабуду, что сердце молчит, и почувствую
нечто вроде любви, не почувствовав даже отсутствия чувства.
Б е н ь я м и н.
Вот это дисциплинка! Результат
упорной дрессировки, на которой
все браки зиждутся. А мы
усматриваем тут закон природы…
Е л е н а (как бы упрямо доказывая свое).
В нем что-то есть, чего в словах
не выразить… Любовь и пытка…
Мир без него — что кладбище впотьмах!
Б е н ь я м и н.
Воображенье ваше прытко!
Вы — жертва мелкой лжи, поймите!
Е л е н а.
Воздайте мне за все мои грехи!
Б е н ь я м и н.
Понаторела, видимо, на исповедях…
Уж хоть бы поскорей
исчезло слово «грех» из книг и словарей!
А если вы томитесь от безделья,
то залатайте мне карман.
Сие куда полезнее, чем ставить
силки для собственной персоны.
На свете все дозволено! И даже воровство законно.
Но при одном условии — что вы не клептоман,
как Андреас.
Е л е н а.
