Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

жених и невеста,

для любви мы в парке

подыскали место.

Тут нас и застукал

толстый полицейский.

Стал он разоряться,

поднял дикий хай.

Я — давай бог ноги…

Труба моей Барче!..

И теперь

один гуляю…

Припев:

Веселей играй,

наяривай жарче!»

(Сопровождает пение шутовской жестикуляцией, например, при словах «труба моей Барче» изображает «трубу» как музыкальный инструмент.)

Все вместе с ним поют припев, шансонетки подтягивают: «Ля-ля-ля…» Струга в такт притоптывает.

Р а ц у х а (растроганный, встает, закладывает руку за борт жилета. Хочет спеть что-нибудь торжественное). Земляки, земляки… «Oh Tannenbaum, oh Tannenbaum, wie grün sind deine Blätter!»[78] Земляки… (Падает на стул.) Дальше не знаю, земляки… (Надрывно плачет.) Не могу… не могу…

К а п е л ь м е й с т е р (играет на фисгармонии, напевая тремоло).

«Над Бероункой во садочке

роза алая цвела.

Там с солдатом

чья-то дочка

сла́вно время провела!»

Все одновременно встают; пошатываясь, окружают капельмейстера.

(Тоже встает, сдергивает черный парик и черные усы, обнимает Микулашека; орет.) Земляки… Я тоже чех!

С т р у г а (отстранив Микулашека, орет капельмейстеру). Пан, вы мошенник!

К у м е с (орет капельмейстеру). Вы же цыганский скрипач-виртуоз! Шандор из Загреба!

Р а ц у х а. Вы отметились в чехословацком консульстве?

М и к у л а ш е к. Откуда ты взялся, шаромыжник?

К а п е л ь м е й с т е р. Земляки… (Дрожит от страха.) Я из Манин… что возле Голешовице…

С т р у г а (гневно). Вот как? Ты решил опозорить наши Манины? Друзья, гнать его отсюда в шею!

В с е. Вон, бандитская рожа, вон, аферист!.. (Выставляют капельмейстера.)

К а п е л ь м е й с т е р (в дверях; пророчески выкрикивает). Земляки… господь покарает вас… вы, бродяги… (Уже из-за двери.) Голодранцы… шкуры.

КАРТИНА ДЕСЯТАЯ

В открытом море.

На палубе лежат  К у м е с, С т р у г а  и  о б е  г а м б у р г с к и е  ш а н с о н е т к и. Головы у всех завязаны.

К у м е с (просыпается, оглядывается по строкам). Никогда не думал, что окажусь в открытом море! И еще — что все, кто путешествует в открытом море, подвержены морской болезни. Напишу-ка для нашей редакции новый репортаж. Репортаж номер двести шестьдесят два. Как я уже упоминал в предыдущем репортаже, ровно в двадцать три часа двадцать минут мы должны были отчалить от гамбургской пристани и отправиться на поиски нового маршрута, чтобы быстрее прибыть в Братиславу. Однако осмотр гамбургских исторических памятников, описание коих будет приведено ниже, задержало нас до пяти часов утра, после чего мы, наконец, попали на судно, чтобы подготовиться к незамедлительному отплытию. Но тут вдруг наш пароход «Ланна-восемь» был подхвачен Гольфстримом, и его понесло в открытое море… Благодаря теплому течению мы расходуем значительно меньше угля, ибо тепло в атмосфере способствует прогреванию котла. Вследствие неожиданных невзгод вся команда больна… Лучше других чувствует себя репортер Кумес, по-прежнему nervus rerum всех начинаний. Экспедиция пополнилась двумя членами — дамами из лучшего гамбургского общества, коих капитан Струга привел утром на судно, дабы ознакомить с его оснащением и командой. Капитан Струга…

С т р у г а (при первом упоминании своего имени поднялся и слушает сидя). Какой еще капитан Струга! Я бы вас попросил, пан репортер, не совать меня почем зря в свою газетенку. Кроме того, женщин привел вовсе не я. Одну приволокли вы, другую — Микулашек… Вот как оно было… Вы нас опозорили. Зачем вы подрались с паном Рацухой? А потом не хотели платить… Да, да. Заладили свое: мол, вы непьющий, кроме содовой, ничего в рот не берете… А сами так надрались… да… видывал я в свой жизни пьянчуг, но этаких… не приходилось. Взять хоть Микулашека… выпивоха из выпивох, но против вас и он ангел.

К у м е с (глупо смеется). Я ничего такого не помню. Наверное, это плод вашего моряцкого воображения.

С т р у г а. Ох, до чего вы мне осточертели!.. Я с кем угодно полажу. У меня есть дружки, с которыми я за двадцать лет ни разу не поссорился. А с вами знаком всего каких-нибудь восемь месяцев — и вы уже довели меня до белого каления!

К у м е с. Зачем вам доходить до белого каления? И вообще вы недостаточно компетентны, чтобы делать мне замечания! Вам только лишь бы жена чего не узнала. Разыгрываете невинного младенца! А сами что вчера вытворяли с барышнями Фритци и Йоганной?!. Порядочный семьянин не полезет под юбки сразу двум девицам!

С т р у г а (скис, но еще пытается оправдаться). Вы наговорите небылиц!.. Это еще требуется доказать!

К у м е с (показывает ему руку). А откуда этот синяк? Вчера вы ущипнули меня своей медвежьей лапой, когда пытались раньше всех расстегнуть усовершенствованные штанишки крошки Фритци…

С т р у г а. Враки… Ни у одной из девиц никаких штанишек не было!

К у м е с (сражен). Тогда прошу прощения… Возможно, у меня куриная слепота!

Ф р и т ц и  и  Й о г а н н а (одновременно просыпаются). Ach, Gott… mein Gott… solche Kopfschmerzen! Es ist wie a Katzenjammer[79].

К у м е с (учтиво и радостно). Gutes Morgen — Guten Morgen — Guter Morgen. Winše ich Inen angefligst. Sie sind villeicht nicht hundert begreifen, wo Sie gefunden sich![80]

Ф р и т ц и  и  Й о г а н н а (оглядевшись вокруг, дико кричат). Jessus! Jessus, Maria! Mutter Gottes! Wir fahren! Je, je, je! (Вопят, встают, каждая обнимает одного из мужчин.) Wohin fahren wir? Sagen Sie uns. Sagen Sie uns ganze Wahrheit![81]

К у м е с. Nach Bratislava[82].

Фритци, упав на палубу, плачет.

Й о г а н н а (как безумная). Nach Bratislava? Wir sind in Kupplerhände gefallen![83]

Ф р и т ц и. Sie wollen unsere Jugend auf Ewigkeit verderben![84]

Й о г а н н а (лупит Стругу). Du elender Kuppler, kehr zurück! Kehr sofort zurück! Mit so einer Kafémühle am Meere zu fahren — ach, Gott…[85] (Падает на палубу рядом с Фритци.)

Обе рыдают.

С т р у г а. Чего хотят эти женщины?

К у м е с. Просто им у нас не нравится. Обе страшно удивлены, что вдруг пробудились на палубе нашего парохода. Обозвали нас сводниками и убеждены, что в Братиславе вы продадите их в какой-нибудь бордель. Очевидно, то же самое они изложат на ближайшем пограничном пункте, если мы их сейчас же не высадим на берег.

Снизу доносятся шум и крики.

М и к у л а ш е к (вылезает на палубу, тащит за собой Ива). Лезь, лезь, облезлый!

С т р у г а. Кто это?! Что это значит? Как попал чужой матрос на наше судно?

М и к у л а ш е к. Просыпаюсь на куче угля — вижу: кто-то обнимает меня и храпит. Пришлось-таки потрудиться, пока я его разбудил…

Ив тем временем вылез на палубу и глупо озирается.

А как поднялся на ноги — давай что-то лопотать. Я понял только: А́мбирг, дридно́, Тулон, а потом уж только бьет себя в грудь, таращит бельма да вопит: Ив, Ив!

И в (бьет себя