Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

Г л у б и н а. Понимаешь ли, Славка… я начинаю чувствовать нечто вроде вины и ответственности.

С л а в к а (резко). Напрасно…

Оба смотрят на дверь, которая в то же мгновение открывается. На пороге — п а н и  Г л у б и н о в а; на ней платье, без сомнения, давно уже вышедшее из моды; чудится, что от него так и разит нафталином, в котором оно пролежало много лет; наметанный глаз сразу обнаружил бы в нем массу изъянов, но даже человеку неискушенному оно показалось бы жалким; излишек лент, кружев, воланов; платье висит на пани Глубиновой как на вешалке, и складки смахивают на могильные холмики; удручающее впечатление усиливается тем, что мать семейства находится в лихорадочном состоянии, словно девушка накануне первого бала; но если у вас мягкое сердце, то вы наверняка были бы тронуты.

П а н и  Г л у б и н о в а (в руках у нее сверток; позднее выяснится, что это шляпа; прямо с порога, запыхавшись). Я не опоздала?

Г л у б и н а (шутливо). Что это за принцесса к нам пожаловала?

С л а в к а (в тон ему). Что вам угодно, сударыня?

П а н и  Г л у б и н о в а. Смейтесь, смейтесь…

Г л у б и н а (подойдя ближе). Боже, да ведь это…

С л а в к а (тоже подходит к матери). Ах, мамочка!

П а н и  Г л у б и н о в а. Нет, нет, не так пристально…

Наступает неловкая пауза.

(Наконец смущенно и опасливо.) Ну… как… я вам нравлюсь? (Почти умоляюще смотрит то на дочь, то на мужа.)

Г л у б и н а. Меня, мать, не спрашивай, это дело сугубо женское.

П а н и  Г л у б и н о в а (Славке). А что ты скажешь, Славка?

С л а в к а. Очень мило, мама. Очень.

П а н и  Г л у б и н о в а. Старковы сказали: ого! такое платье теперь на вес золота…

С л а в к а (поспешно соглашаясь). Еще бы.

П а н и  Г л у б и н о в а. А сейчас я вам продемонстрирую шляпу… (Разворачивает бумагу.) Они соорудили это из старой, уродливой шляпы в мгновение ока! Новая лента — и все преобразилось… Вы только взгляните… (Надевает шляпу.) Зажги лампу, Славка, ничего не видно…

Г л у б и н а (весело). Дайте свет! Ярче осветите эту роскошь! Моя экипировка будет куда скромнее. Раз — и готово… (Идет в свою комнату.)

П а н и  Г л у б и н о в а. Еник, а как с ужином?

Г л у б и н а (в дверях, делая жест). Поужинаем там, на банкете, на банкете! Сегодня… сегодня мы живем на широкую ногу! (Смеется, уходит в свою комнату.)

П а н и  Г л у б и н о в а (растроганно, тихо). Его будто подменили. Он счастлив. Я так боялась, и вот тебе… Я не хотела идти с ним и ужасно струсила, когда он меня об этом попросил… (Все более взволнованно.) Пришел ко мне на кухню… и так умоляюще на меня посмотрел, а потом… поцеловал… (Со слезами в голосе.) Представь, Славка… ведь этого с нами уже давно не бывало…

Славка поставила лампу на стол, намереваясь ее зажечь; чиркнула спичкой, но при последних словах вздрогнула и резко ее отбросила.

(Как бы пробуждаясь.) Что с тобой, девочка?

С л а в к а (сердито). Обожглась.

П а н и  Г л у б и н о в а. Будь осторожнее, детка, осторожнее… И вот увидишь, увидишь, все к нему кинутся, только он войдет. И опять будет первым держать речь, как раньше. И все его будут внимательно слушать.

С л а в к а (с затаенной усмешкой). Наверно, он и тост какой-нибудь произнесет.

П а н и  Г л у б и н о в а (удивленно). Тост?

С л а в к а. Так полагается. Встанет, поднимет бокал и, глядя на тебя, произнесет тост в твою честь. Поблагодарит тебя за все… в присутствии людей… которым нет до этого ровно никакого дела…

П а н и  Г л у б и н о в а (ошеломлена, потом совершенно счастлива и растрогана; едва не плачет). Меня… меня поблагодарит в присутствии стольких людей?

С л а в к а (смотрит на нее с горестным удивлением). Ты будешь на седьмом небе… правда, мама?

П а н и  Г л у б и н о в а (ах, она не может высказать, как была бы счастлива). Я… я? Господи! (Тихо.) Нет, нет, Еник, лучше не надо…

С л а в к а. Скажи ему это по дороге, мама.

П а н и  Г л у б и н о в а. Но, Славка… может, ты ошибаешься… может, он и не собирается.

С л а в к а. Собирается, мама, собирается.

П а н и  Г л у б и н о в а. Неужто? (В счастливом изумлении, чуть слышно.) Господи… такого давно не случалось…

С л а в к а (сухо). И скажи ему: «Если бы мы, Еник, могли сегодня взглянуть на себя глазами нас же самих двадцатилетних, то на этих глазах уже никогда не просыхали бы слезы…»

П а н и  Г л у б и н о в а (растерянно). Я тебя не понимаю, детка… совершенно не понимаю…

Входит  Г л у б и н а, уже одетый, с галстуком в руке.

Г л у б и н а (пани Глубиновой). Но уж галстук, женушка, тебе придется повязать самой. А то я все ногти обломаю. Что же ты, Славка, свет не зажгла?

П а н и  Г л у б и н о в а (поспешно). Не нужно, не нужно, я и в темноте справлюсь. А то тебе Славка поможет…

Г л у б и н а. Уж лучше ты сама, женушка… Славка на меня дуется.

П а н и  Г л у б и н о в а (удивленно). За что же?

Г л у б и н а (с напускным безразличием). А спроси ее…

П а н и  Г л у б и н о в а (завязывает галстук). Ты, Еник… (Колеблется.)

Г л у б и н а. Что?

П а н и  Г л у б и н о в а. Да я подумала… (Опять колеблется.) Нет, ничего… (Завязав галстук.) Вот и ладно.

Г л у б и н а (кладет ей на плечи руки). Тут, женушка, вот какое дело. Молодость не терпит, когда что-то берет верх над ее цветистыми, безрассудными словами… Ей невдомек, что… что истинное ядро жизни вылущивается, когда слетает скорлупа всех этих радужных словечек… (С деланной веселостью.) Короче говоря, женушка, мы со Славкой находимся в состоянии войны. Боюсь, как бы не дошло до стычки. Ведь неразумная молодость складывает оружие только после многих поражений… (Славке, бодро.) Ну, а в остальном все вроде бы не так плохо, Славка.

Славка делает нетерпеливое движение.

П а н и  Г л у б и н о в а (беспокойно). Ах, дорогие мои, если б вы говорили хоть чуточку пояснее…

Г л у б и н а. Вот-вот, женушка, это и есть те самые цветистые словечки… (Смеется, шарит по карманам, все ли взято, уходит за чем-то в свою комнату.)

П а н и  Г л у б и н о в а (быстро подходит к Славке, тихо). Детка… а как же… с теми глазами, на которых никогда не просохнут слезы?

С л а в к а (взглянув на мать, пытается скрыть свое состояние за улыбкой). Пустяки, мамочка, цветистые словечки.

П а н и  Г л у б и н о в а (почти умоляюще). Ведь это была шутка, правда?

С л а в к а. Ну конечно! Что же еще, как не шутка… (Смотрит на мать, порывисто обхватывает ее голову руками, целует и отходит.)

П а н и  Г л у б и н о в а (изумленная и растроганная). Что это с вами сегодня, золотые мои?..

Входит  Г л у б и н а, на голове у него шляпа.

Г л у б и н а. Итак, Славка, ты остаешься одна. Умоляю — будь осторожнее!

П а н и  Г л у б и н о в а. И не сиди опять до полуночи у окна.

Г л у б и н а. Да-да, никаких задушевных бесед с месяцем. Эти двое, месяц и река, такого понаплетут тебе!.. Целые романы.

С л а в к а (с ехидством). Разумеется, плохие романы.

Г л у б и н а (не уловив сарказма). Молодчина, Славка, — плохие романы! (Смеется.) Этак, пожалуй, обойдется без стычки…