Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - Сергей Александрович Полозов
Позавчера наблюдали в парке лицея Джамаллудина, вчера — на горе посреди Кабула вокруг шикарного отеля «Интерконтиненталь».
Повсеместно полно истошно-крикливых майн, которые настолько доминируют своими пронзительными воплями и хулигански-бравым видом, что за ними все прочее разглядеть — уже проблема. Только попугаи им не уступают по крикливости, летают редкими, но шумными стаями — завезенный из Индии вид (зеленые, длиннохвостые, с сороку размером), а ведь прижились, умудряются как-то холодные зимы пересиживать.
Я хожу, рассказываю афганским товарищам на английском языке про удивительное гнездо замечательной птицы иволги, поющей сейчас в кроне огромной акации, и думаю: а вот, не дай Бог, случись сейчас что, поможет мне мой пистолет и запасная обойма или нет? Смешно, право. Но для самоуспокоения годится».
«11 июля. В выходной (пятница) с утра по микрорайону ходит дед, который гортанными криками предлагает мумиё. Запрещенный к вывозу товар, но чудодейственный (и впрямь заживляет все на глазах), так что покупаем, бодро настраиваясь на не очень преступную контрабанду.
Кладешь асфальтоподобный шмат в воду на два дня, все растворяется. Потом несколько раз отстаиваешь, сливая осадок. Потом стелешь на противень кусок полиэтилена и наливаешь на него эту темно-коричневую жидкость испаряться естественным путем. А после испарения остается то, что принято называть «чистым кристаллическим продуктом бадахшанского генезиса».
Мужики с таможни говорят: за последние годы четыре тонны уже конфисковали; отправляют на изучение в спецлабораторию; там и констатировано, что качество высочайшее, из всех видов природного мумия это — одно из лучших.
Вокруг всех этих хлопот все острят про искусственное мумиё по моему адресу, потому что, как здесь вычитали в старинном индийском трактате, для его изготовления надо взять мужчину тридцатилетнего возраста европеоидной расы, предпочтительно рыжего и белокожего, забить его, часть внутренних органов вынуть, часть оставить, нашпиговать травами и поместить в керамический саркофаг на энное количество лет в раствор специальных смол… Вот и шутят, что нечего возиться с выпариванием, а надо П-ва обработать по инструкции, и все дела.
Дед с мумиё ходит каждый выходной, а сегодня прямо под окнами еще и другой дед, появляющийся лишь пару раз за лето. Сидит под деревом, на ветке которого подвешен деревянный лук, а к нему привязан уже другой лук, побольше и с проволочной тетивой.
Афганки выносят этому аксакалу матрацы, набитые овечьей шерстью, распарывают их с одной стороны, вываливают кучу примятой шерсти на кошму. Дед запускает лук в слежавшуюся овчину и принимается колотить по проволочной тетиве палкой. В результате во все стороны летят клочки взбитой и разрыхленной тетивой шерсти, а сама куча разбухает прямо на глазах. Ханумки уносят потом матрацы, становящиеся в четыре раза объемнее».
«24 июля. Вечером после кино в клубе и променада по майдану подошли к подъезду: темно, тепло, домой не хочется. Я на асфальте под фонарем зеленую жабу поймал (точно как в Тарусе на растрескавшемся асфальте около колонки), потискал ее, выпустил.
Сели на скамейку, завели какой-то разговор на предмет морально-аморальных мировых проблем; орали, орали; Ханум говорит, мол, вы что, больные, что ли, так распаляетесь, когда трезвые?
И в этот момент в кусте у нас за спиной запело какое-то ночное насекомое, ни разу такое не слышал. Володин вскочил, полез туда, но что увидишь в темноте? Так он не поленился, сходил на второй этаж за фонариком. Потом на коленках ползали с ним вокруг этого куста, пока Ханум подошедшим царандоевцам пыталась объяснить, что мы делаем.
Все как всегда: светишь фонарем прямо на точку, из которой звук исходит в полуметре от твоего носа, но не видишь никого; вот он, звук, но лишь ветки и листья, и больше ничего. Не нашли. Наутро этот куст трясли по дороге на работу, но тоже пусто».
«29 июля. Сегодня было землетрясение. Сижу в полдень за столом, вдруг стены и потолок затряслись мелкой дрожью, Ханум заголосила из соседней комнаты: «Сереж! Землетрясение!!» Вскочили, я кинулся к столу за пакетом с паспортом, подхватил футболку и пистолет, а Танька вопит: «Нельзя на улицу, стой под несущей балкой!» Стоим в коридоре под несущей балкой между шатающимися стенами, неприятное ощущение; не доверяю я даже несущим балкам в советских хрущевках.
Хотя это все же лучше, чем втроем в тесном сортире во время ракетного обстрела, когда Ханум сидит на унитазе, как леди, с невеселым лицом и напряженно сцепив руки, а мы с Володиным стоим, почти распластавшись вдоль стен, как ее пажи или стражники. Выглядит ситуация так, что вроде самим смешно, но контекст ее таков, что не особенно и посмеешься; особенно когда ракеты воют на подлете и потом взрывы грохают, а ты стоишь и каждой фиброй пытаешься понять по звуку, на тебя это летит или нет… А сортир — самое безопасное место в такой обстановке, это уже без шуточек и проверено в совсем несмешных ситуациях (при анализе разрушений после обстрелов).
Короче, когда я Ханум на улицу вытолкал, там уже полно народа. Тетки растрепанные в халатах, мужики чуть ли не в семейных трусах. Сильнее трясти не стало, поэтому все постепенно «ха-ха, хи-хи», но явно в мандраже. А вода в арыке качается, как в неустойчивом корыте — очень странное зрелище, и ощущение странное — нет надежности в привычно незыблемой земной тверди.
Разговоры, ясное дело, весь день только про землетрясение. Света из нашего проекта при знаменитом землетрясении в Ашхабаде в сорок восьмом провалилась в колыбели вниз с верхнего этажа в рухнувшем здании, ее плитой накрыло; когда нашли — спала.
Всплыло, что очень многие с утра чувствовали себя необычно плохо. И правда, Ханум на работу не пошла из-за ужасной головной боли, сказала, что заболевает; я сам дома остался, потому что Карим ко мне лекцию переводить не приехал (жена неожиданно слегла с сердечным приступом).
Володин землетрясение пропустил, ехал в машине, не почувствовал ничего, догадался лишь по суете на улицах; отменил дела, принесся домой узнать, как и что у нас. А я решил, что буду теперь на всякий случай спать в галстуке и с паспортом в кармане, чтобы не выглядеть потом глупо в посольстве, когда будут разбираться, кто есть кто среди полуголых
