Знак Огня - Артём Сергеев

За весь этот длинный день, что я корячился по хозяйству, меня не оставляло ощущение чёрной тени где-то там, далеко за спиной, и что мечется эта тень в суматохе без толку, но это пока без толку, и ищет меня, а как найдёт, то не поможет мне фанера в окнах и аглицкий газон, тут что-то посерьёзнее надо.

Пока в активе у меня была лишь кровь под порогами, на границе, и позволит эта кровь в случае чего уйти мне дымом на небо вместе с домом так, что чертям тошно станет, и ещё, может, позволит прихватить с собой кого-нибудь, для компании, и это уже немало, но всё же это совсем не то, чего бы мне хотелось.

Силы-то у меня были, это верно, и от стихии пришли, и от зверя достались, я сейчас и сжечь мог что-нибудь, и кирпич из стены вышибить, но мог я больше, много больше, и я это чувствовал, но как этого достичь — не знал, и это бесило меня сильнее всего. Знания, мне нужны были знания, нужен был чей-то опыт, причём срочно, или нужно было идти вразнос, не жалеть себя, потому что, сидя тут тихо, я дождусь только вкрадчивого стука Алины в дверь, или как там у них, у ведьм, принято.

И тогда мне придётся или принимать бой здесь, или бежать дальше, бросив этот доверившийся мне дом, и бежать далеко, в места безлюдные и глухие, и разрывать связи с людьми, бояться их, прятаться да таиться, и спать в берлоге, и жрать пойманное, в общем, превращаться в зверя, чего я совсем не хотел. Тигре-то оно, может, в тайге и хорошо, это его дом и лучшей жизни он не знает, а вот мой дом был здесь, и мне нужно было его защитить.

И я повернул голову к окну, к тому окну, что смотрело вниз, на первые линии дач, туда, где горели фонари на улицах и лампы в окнах домов, и стал бездумно смотреть на огоньки, что весело перемигивались между собой в поздних летних сумерках. И получилось у меня совсем как этой ночью, под присмотром бабы Маши получилось, сначала один живой огонёк мне отозвался, затрепетав и обрадовавшись, потом второй, потом третий, и вот уже вскоре я сидел, резко наклонившись вперёд, уцепившись руками в подлокотники, да смотрел на всю эту ожившую и радостную до предела братию, мою братию, родню мою по крови, и говорили они мне что-то, наперебой и мешая друг другу, и танцевали весело, и стреляли искрами от восторга, и светили ярче, много ярче, но было это ликование в основном бестолковым, не было там полноценного разума, сплошь одни эмоции, что было не совсем хорошо, но ещё там была готовность действовать, жажда прямо, но по слову моему, и вот это было прямо отлично.

Весь этот огненный карнавал захватил все дачи, ведь везде уже что-то горело, хоть в одном доме на линии, да горело, воскресенье же, вечер, и этого оказалось достаточно, чтобы ощутить весь посёлок, всю жизнь в нём ощутить, накрыть его сетью своей воли и своего внимания, но почувствовал я, что не все довольны и радуются, и вот это стало интересным.

Иной жизни было много на дачах, разной и неизвестной мне, доброй и не очень, и заволновалась она, и затревожилась вся, и начал уже бегать кое-кто суматошно, а кое-кто, наоборот, стал зарываться в подполах поглубже в свежую картошку в надежде, что спадёт внезапная и опасная суматоха, спадёт и будет всё как прежде, но не судьба.

Я помнил заветы бабы Маши, помнил опасность, висящую надо мной, и стал действовать быстро, ведь ней дай бог, вырвется сейчас кто-то и убежит, и разнесёт обо мне слухи, и вот тогда точно конец.

И не нашёл я ничего лучше, как призвать их всех к себе, без разбора и без внимания к их страху и желаниям, быстро, очень быстро, а кто мешкал, кто не торопился, тех мои огоньки подбадривали искрами, не гаснущими искрами, проникающими через все полы и перекрытия, и находили эти искры прячущихся, и садились им на шерсть или щетину, и нельзя было сбросить эти огоньки, нельзя сбить, можно было только повиноваться им и бежать со всех ног туда, куда велят, иначе жалили их они и щипали без всякой жалости.

Не прошло и пятнадцати минут, как весь посёлок опустел, точнее, люди-то остались на месте, они и не заметили ничего, зато вот вся сказка этих дач оказалась у меня на заднем дворе, и попрятались все эти неведомые мне существа в деревьях и под ними, в кустах и в траве, в тенях и вечернем мареве.

А я вышел к ним, захватив по пути садовое кресло, устал я чего-то, да и удобнее так будет, в самом деле, ведь не закончится это быстро, мне ведь надо разобраться в том, что здесь творится, причём досконально, дотошно разобраться и исключить опасность.

И взвыли при виде меня все мои невольные гости, и стали они, подбадривая друг друга, высказывать мне своё недовольство, пугать даже начали, мороки какие-то наводить, но мне стало смешно, и жалко даже их почему-то стало, вон, какие испуганные глазёнки таращатся из-под палых листьев, да и не почувствовал я в них зла, обиды там было больше, искренней такой, детской, непонимающей, ведь за что ты с нами так, ведь мы хорошие, мы помогаем, у нас ведь столько дел!

Но объединились они против меня, и чувствовали себя в своём праве, а потому распалялись всё больше и больше, тряся в мою сторону маленькими кулачками, пока я, вспомнив заветы бабы Маши и не давая этому огню разгореться, не начал их стращать. Не в полную силу, не дай бог, в панику впадут, но начал, чтобы замолчали они, чтобы затихли, чтобы начали слушать.

И слова мне были тут не помощники, не люди это, не поймут они словесных угроз и похвальбы, а потому я сначала затопал на них ногами, вот как в детском саду топают друг на друга, так и я затопал, потом зарычал по-звериному, негромко так, показав свою сущность ровно настолько, чтобы им хватило, потом зашипел по-змеиному, подавляя чужие вопли, и настали у меня во дворе тишина и порядок.

Самое сложное было не улыбнуться, не испортить всё улыбкой, мигом же почуют, но я справился, и