Нефритовая лиса - Крис Велрайт

— Возьми, — приказала она, протягивая. — Успокой духов, что следуют за тобой.

Ицин не взяла. Она молча смотрела.

— Мне это не нужно. — Она сделала шаг назад. — А знаешь, мама, если бы я верила во всю эту чушь с духами и проклятиями, то решила бы, что это ты виновата в том, что Чжэнь так поступил с дочерью министра. Ведь для твоего будущего сына я должна стать разменной монетой, а Чжэнь — препятствие.

Тай Дзяо резко подняла голову.

— Если ты вымолила у духов меня, а следом получила сына, то, может быть, ты уговорила своих духов затуманить разум Чжэня и заставить так поступить? Тебе было бы выгодно, чтобы старший сын в нашей семье сидел за решёткой. Только духи решили позабавиться над тобой. Что-то пошло не так, и теперь нас преследуют беды. Если кто тут и приносит проклятия в нашу семью, то только ты!

Тай Дзяо молча взяла благовония, зажгла их и начала тихо молиться. Как будто с ней говорила не дочь, а злобный дух, которого следовало изгнать.

— Ты меченая духами, — прошептала она, не поднимая глаз. — Теперь я начинаю понимать, о чём предупреждала шаманка.

Ицин поняла, что с матерью бесполезно что-либо обсуждать. Её вера была сильнее любых доводов. И, возможно, сильнее любви.

Глава восьмая

Наконец наступило утро, когда корабль добрался до берегов Тивии. Первые солнечные лучи лишь коснулись горизонта, когда впередсмотрящий с мачты прокричал:

— Земля! Берег!

Сонные, измученные лица начали показываться из люков и кают. На палубе воцарилось особенное напряжение — смесь облегчения, усталости и ожидания.

Море утихло окончательно, и его гладкая поверхность отражала небо, словно зеркало. На горизонте, за тонкой полосой тумана, начали вырисовываться зелёные холмы, здания с черепичными крышами и тонкие, как иглы, башни порта.

Корабль медленно маневрировал к пристани.Слышался глухой стук, скрип дерева, крики матросов, отдающих команды:

— Поднять парус!

— Готовьте якорь!

— Верёвки — к причалу!

Береговая команда уже ждала. На причале стояли носильщики, местные чиновники и несколько повозок с навесами.

Как только якорь с лязгом опустился в воду, корабль мягко ударился о бамбуковые отбойники пристани, и настал момент пересечения границы — выйти с судна на тивийскую землю.

Матросы первым делом принялись спускать трапы, проверять крепления, готовить канаты. Потом началась погрузка багажа. Те самые сундуки, что так бережно проверяли и переписывали, теперь поднимались с нижних палуб, выкатывались на палубу и по одному спускались на берег. Некоторые коробки — особенно с тканями и книгами — обернули дополнительно масляной тканью.

На палубе шла размеренная, но напряжённая работа: слуги выстраивали ряды вещей, писец держал под рукой списки, отметки ставились чётко, без промедления.

— Сундук госпожи Ицин — цел.

— Документы отца госпожи — сохранены, но часть промокла. Указать!

— Пакеты с сушёными травами — пересмотреть. Пахнет сыростью.

Слуги семьи собирали вещи в отведённом углу палубы, куда уже подкатили повозки.

Фань, как всегда, суетилась, проверяя каждый мешок с шелком, приказывая служанке ставить свои отметки. Чжэня не было видно — как обычно, он держался в тени. Тай Дзяо молчала. Она стояла чуть в стороне от всех, держа в руках амулет и всматривалась в город. А Ицин была у борта и смотрела на город, предвкушая, как под её ногами снова будет твёрдая земля.

Берег встретил Ицин шумом и суетой. Как только её ноги ступили на твёрдый деревянный настил причала, её сразу же окутал незнакомый, пёстрый мир, живущий по своим законам.

Воздух был насыщен запахами, от которых кружилась голова: специи — резкие, пряные, щекочущие ноздри, жареное мясо — с угольком и острым соусом, сладкие, почти липкие фрукты, дым благовоний, струящийся из медных чаш на перекладинах у храмовых ворот.

Узнаваемая речь сливалась в гул, но не давала уловить смысла. Слова соскальзывали,

фразы пролетали мимо, и Ицин выхватывала только обрывки предложений, которые не успевали сложиться в смысл.

— Скорее, сюда!

— Осторожно, это заказ храма!

— Где писец? Кто держит свитки⁈

Люди были одеты иначе. Ярко. Смело. Никаких сдержанных тонов, никаких одинаковых фасонов. Мужчины в тканях цвета шафрана, зелёных и лазурных, женщины с украшениями в волосах и лентами, развевающимися за плечами, девушки с росписями на руках и ногтях, юноши в открытых рубахах с цветными вышивками.

Так много красок, что они сливались в одну общую картину, будто художник разлил палитру на белый холст.

На пристани бегали десятки людей, каждый кричал что-то своё. Кто-то поднимал тюки, кто-то спорил с начальником, кто-то просто сидел и играл на дудке, а дети — босоногие и быстрые — проскальзывали между ящиками и людьми, словно ветер.

Ицин застыла. Её сердце билось быстрее, чем следовало. И она поняла, что весь привычный мир остался за морем. Теперь всё — по-другому. И от этого было и страшно, и завораживающе.

Когда все дела с местными чиновниками были улажены, семья Дзяо наконец покинула шумный порт. Их посадили в крытую повозку с мягкими сиденьями, запряжённую двумя лошадьми, и они тронулись по каменной дороге вглубь Тивии.

Ицин устроилась у окна и почти сразу замерла, не в силах оторваться от разворачивающейся картины.

Перед её глазами был совершенно новый мир. Мир, не похожий ни на один из тех, что описывались в книгах, и уж тем более — не на тот, в котором она жила до сих пор. В сравнении с Сэей, тивийский город казался дворцом. Он носил гордое название Мортэ — значения которого Ицин не знала, но была уверена, что это что-то величественное и мудрое.

Улицы кипели жизнью: гомон голосов, звон смеха, цокот копыт и грохот повозок сливались в мелодию большого города. Люди здесь не прятали эмоций, они махали руками, говорили громко, смеялись, раскидывая улыбки налево и направо, словно радость — это то, чем можно делиться без ограничений.

Мужчины ехали верхом на породистых скакунах— блестящие шкуры лошадей переливались на солнце, их бока казались натянутыми, копыта — звонкими и точными, движения — уверенными, как у тигров.

Некоторые мчались в украшенных повозках, крытые шёлковыми навесами, с бахромой и резными орнаментами.

Женщины шли, как на праздник, в туфлях на тонких подошвах, с тканями, переливающимися всеми цветами радуги, золотыми и серебряными нитями,

блестящими подвесками, звенящими на запястьях, в волосах — камни, сверкнувшие, как капли дождя на солнце.

Ицин смотрела, не моргая.