Тайные тропы Магуры - Владимир Карпович Чухрий

— От него получите другие указания, он объяснит, как вам вернуться. Запомните главное: надо расположить к себе оуновцев и полностью подчинить их своему влиянию. Последнее время у нас есть сведения, что некоторые из них поддаются большевистской пропаганде, выходят с повинной. А остальные? Эта сырая масса инсургентов слишком кичится глупыми и пустыми лозунгами и очень мало действует. Вы должны им внушить, что их «героическая» борьба может быть отмечена на Западе только тогда, когда ее резонанс дойдет до уровня дипломатической заинтересованности.

Орест ухмыльнулся: посмотрели бы его бывшие дружки из эсэсовской дивизии, которые видели его орудующим в еврейских гетто и в камерах лагерей для военнопленных, — посмотрели бы они, какими вопросами он занимается теперь! Нет, не посмотрят, догнивают их эсэсовские кости возле Брод. Он насупился.

— Следовательно, вожакам Подкове и Юзефу, кстати, обратите на них сугубое внимание, не нужно размениваться на дешевую популярность среди своих бан… инсургентов, а искать всеми средствами поддержку западноукраинского крестьянства. Я не говорю, что надо отказаться от методов, которые вы изучили в гестапо, но они должны быть тоньше, надежнее. Что касается материальной поддержки, то она будет практически неограниченна. Мы знаем обстановку, в которой там приходится действовать, и поэтому то, за что обычно платим доллар… — Он повернулся к Оресту. — Вы лично получите кругленькую сумму в десять тысяч долларов.

Орест вежливо удивился:

— Мне трудно сослаться на прейскурант, но за предстоящую работу… Меня удивляет недооценка всех тех трудностей, с которыми мне предстоит столкнуться.

Его сухо перебили:

— Гораздо вежливее дослушать до конца. Десять тысяч — лишь гонорар за предстоящую работу. С вашим возвращением мы еще вернемся к этому вопросу. Конечно, все будет зависеть от степени вашего непосредственного участия в выполнении данных поручений.

Орест опять зашевелился.

— Я же сказал вам — все остальные вопросы вы решите с ним, — шеф кивнул головой в сторону водителя.

— Ио вознаграждении — с ним?

— Да.

Орест вздохнул.

Бесстрастное до этого лицо шефа помрачнело. Раздумывая над чем-то, он брезгливо поджал губы. Наконец вынул записную книжку с карандашиком на золотой цепочке, написал несколько слов и положил руку на колено шофера. Тот прочитал: «Соглашайтесь на любую сумму». Еле заметным движением шофер дал знать, что понял.

Давно работая в разведке, он не удивился разрешению договариваться с Орестом любой ценой. Он только взглянул на него в зеркальце как на человека, песенка которого спета.

Молчание нарушил Орест:

— А способ перехода границы?

— Вы же прыгали с парашютом. Или вас зря этому учили? Хотите попрыгать еще? Вы что, собираетесь поставить рекорд по парашютному спорту?

— Нет, разумеется.

«Благослови меня, всевышний! Какой тут, дьявол, рекорд!»

Машина преодолела подъем, впереди заблестели огни Мюнхена. Бесчисленное множество их сияло по обеим сторонам реки, делящей город на две части. Старая часть, расположенная на левом берегу, с узкими неудобными улицами, была освещена значительно слабее, чем новая, где буржуазные кварталы Бргенхаузен и Хайдхаузен утопали в волнах неоновых огней. Влившись в поток транспорта в оживленных кварталах Швабинга, «кадиллак» довольно скоро остановился у ворот малопримечательного особнячка с затемненными окнами. Шеф пожелал Оресту приятных сновидений, открыл заднюю дверцу и ободряюще прибавил:

— Мы встречаемся через три недели. Надеюсь на вашу работоспособность. Учтите — никаких новых знакомств. Если уж очень захочется поразвлечься, — он обратился к «водителю», — пришлите ему Бетти, он, кажется, неравнодушен к блондинкам.

Орест чуть не крякнул с досады. А он-то воображал, что Бетти увлеклась им.

Машина проехала еще несколько кварталов и остановилась у особняка. Из подъезда вышел рослый, атлетического сложения человек.

— Отто, проводите гостя в его комнату и дайте все, что потребуется.

— Слушаюсь, — щелкнул каблуками тот и повел Ореста к особняку.

Как только они скрылись в дверях, «водитель» достал отвертку, отвинтил металлическую крышку справа от рулевого управления. Запустив руку в отверстие, он вытащил небольшую бобину с магнитофонной лентой и переложил в карман. Ведь и в Интеллидженс сервис[12] интересуются многим. А лишние деньги не помеха.

Орест врал отцу. Он говорил об активной роли бандеровцев в политических кругах Западной Европы, об их выдающихся перспективах и значительном влиянии на современное международное положение.

Священнослужителя волновали воскресшие надежды. Старческие губы шептали: «Господи, дай сил дожить твоему слуге до великих дней, сотвори чудо: не допусти костлявую к многострадальному телу твоего раба недостойного», — и слезы выступали у него на глазах.

Когда на столе были расставлены закуски, отец Силантий спохватился и побежал в погребок, ключи от которого постоянно хранил при себе. Вернулся с двумя замшелыми бутылками.

— О-о, — обрадованно протянул сын, изучив выцветшие этикетки. — Как это ты ухитрился попридержать их с двадцать девятого года?

Отец Силантий усмехнулся:

— Там и постарше есть. Но те бутылочки разопьем на светлый праздник освобождения.

Матушка смотрела то на сына, то на мужа и смахивала слезы.

Неторопливо закусывая, продолжали беседу. Рассказчиком уже был священник. Разумеется, и он стал выдавать желаемое за действительное. Но даже привирая и сгущая краски, отец Силантий вынужден был признать успешную «советизацию Западной Украины москалями», не мог скрыть вынужденного, по его мнению, одобрения населением всего, что вводила новая власть. Говоря о деятельности оуновского подполья, он отметил его малочисленность, плохую организованность, неспособность главарей использовать подходящие, по его мнению, моменты для пополнения отрядов молодежью. Заговорив о вере сельчан в свое «освобождение», отец Силантий многословно пытался доказать или опровергнуть что-то, ссылаясь на «безграмотность мужиков и их слепое доверие хитрым большевикам». Потом снова обрушился на бандитов, то обвиняя их в трусости и праздной жизни, то жалуясь на малую эффективность «акций»… Он вскочил и достал пожелтевший номер газеты «Украинский националист».

— Вот. «Украинский национализм не должен считаться ни с какими общечеловеческими понятиями — солидарности, справедливости, милосердия, гуманизма. Любая дорога, которая ведет к исполнению наивысшей нашей цели, есть наша дорога; нисколько не считаемся с тем, как будет это у других называться — геройством или подлостью…» Вот как надо, вот как!

Орест еле успокоил отца:

— Да, если бы все так ясно понимали наши цели, как ты…

— Мы бы давно создали самостийну Украину! Еще в восемнадцатом году…

Даже сквозь байковое одеяло в прокуренный кабинет пробился рассвет. Матушка Василиса, не смея перебить мужа и сына, сидела за столом и крестила раздираемый зевотой рот. Она давно приготовила сыну постель, но все не могла вставить слово. Наконец, поглядев на утомленное лицо Ореста, решилась:

— Отдохнуть бы вам. Посмотрите — почернели вы уже.

Отец Силантий, с трудом поняв ее, внезапно встревожился:

— Глафира видела Ореста?

— Нет, — отмахнулась матушка.

— Это какая