Придорожная трава. Роман - Нацумэ Сосэки

Придорожная трава

Роман

Нацумэ Сосэки

Переводчик Павел Соколов

 Нацумэ Сосэки, 2025

 Павел Соколов, перевод, 2025

ISBN 978-5-0068-6566-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие от переводчика

«Придорожная трава» (1915) – последний законченный роман Нацумэ Сосэки (1867—1916), великого мастера, стоявшего у истоков современной японской литературы. Это второй роман в финальной трилогии классика. Она включает: «Сердце» («Кокоро» в новом переводе) – «Придорожная трава» – «Свет и тьма» (не закончен).

Во всех трех книгах Нацумэ Сосэки обращается к клиническому исследованию внутреннего мира «маленького человека», затерянного в водовороте стремительно модернизирующейся Японии начала XX века.

В центре романа – Кэндзо, интеллигент, поглощённый научной работой, преподаванием и собственными эгоистическими желаниями. Его жизнь, подчинённая жёсткому ритму труда и долга, внешне упорядочена, но внутренне разорвана. Неожиданная встреча на улице с Симадой – мужчиной, в чьей семье он воспитывался в детстве, – становится тем спусковым крючком, который выводит на поверхность давно похороненные воспоминания, чувство вины, обиды и экзистенциальной тревоги. Симада, «мужчина без шляпы», становится навязчивым напоминанием о прошлом, которое Кэндзо отчаянно пытается отрицать, но которое неумолимо властно над ним. Нацумэ Сосэки сам в детстве некоторое время воспитывался в приемной семье, поэтому многие исследователи видят в главном герое черты самого автора.

Мастер создаёт тонкую и многогранную структуру, где настоящее постоянно прошивается вспышками памяти. Детские сцены, выписанные с поразительной яркостью и одновременно с лёгкой дымкой отчуждения, раскрывают истоки характера Кэндзо: его отчуждённость, неспособность к искренней близости, скрытую надменность и глубоко укоренённое одиночество. И, наконец, нарциссизм.

Приёмные родители, Симада и Оцунэ, предстают не как одномерные злодеи, а как сложные, во многом несчастные люди, чья «доброта» была отравлена собственничеством, расчётом и эмоциональным вампиризмом. Их любовь к приёмному сыну была сделкой, в которой ребёнок чувствовал себя вещью, а не личностью, что и породило в нём устойчивое отвращение ко всяким попыткам эмоционального сближения.

Этот личный конфликт проецируется на все сферы жизни Кэндзо. Его брак – это поле молчаливой войны, где невысказанные упрёки и взаимное непонимание создают непроницаемую стену между супругами. Его отношения с родственниками – сестрой, страдающей астмой и поглощённой бытом, и братом, мелким чиновником, исчерпавшим все жизненные силы, – полны жалости, раздражения и чувства долга, который тяготит больше, чем согревает. Вся эта галерея персонажей, включая делового посредника Ёсиду и легкомысленного Хиду, рисует картину мира, где человеческие связи хрупки, эгоистичны и неизбежно несут в себе разочарование.

Название романа – «Придорожная трава» (в ином варианте можно перевести как «Сорняки») – является ключевой метафорой. Жизнь, по Сосэки, подобна траве у дороги: она безымянна, нецельна, её постоянно топчут ноги прохожих – обстоятельств, долга, случайных встреч. Кэндзо осознаёт себя именно такой «придорожной травой»: его индивидуальность размыта, его «я» соткано из обрывков чужой воли, старых обид и навязанных ролей. Он – продукт своего прошлого, которое он не в силах ни принять, ни отвергнуть окончательно.

Стиль романа – это образец психологического реализма Сосэки. Повествование течёт медленно, почти статично, углубляясь в мельчайшие детали мыслей и ощущений героя. Автор мастерски использует прямую речь, стирая границы между голосами персонажей и внутренним монологом Кэндзо, что позволяет читателю в полной мере ощутить трагедию его сознания. Ирония, столь яркая в ранних произведениях Сосэки, здесь сменяется горьким, усталым самоанализом.

«Придорожная трава» – это роман не о событиях, а о состоянии души. Это глубокое размышление о памяти как о проклятии, о долге как о ловушке, о невозможности искупления и о мучительном поиске собственного «я» в мире, где личность оказывается заложником истории, семьи и собственных, не до конца понятых, травм. Это бескомпромиссное и пронзительное произведение, которое по праву считается одной из вершин не только творчества Нацумэ Сосэки, но и всей японской литературы XX века.

Павел Соколов

I

Сколько же лет прошло с тех пор, как Кэндзо, уехав из Токио, вернулся из далёких краёв и обосновался на задворках Комагомэ? Среди всей новизны ощущений от прикосновения к земле родного края он чувствовал и некую тоску.

От него всё ещё исходил запах далёкой страны, которую он недавно покинул. Он ненавидел этот запах. Даже думал, что должен как можно скорее стряхнуть его с себя. И при этом он не замечал скрывавшейся в этом запахе его собственной гордости и удовлетворения.

Свойственной людям в таком состоянии духа неусидчивой походкой он по два раза в день, словно по расписанию, ходил по дороге от Сэндаги до Оивакэ.

Однажды моросил мелкий дождь. В тот раз он, не надев ни пальто, ни дождевика, а лишь взяв зонт, как обычно, в положенный час отправился пешком в сторону Хонго. И тогда, чуть дальше дома извозчика, неожиданно столкнулся с одним человеком. Тот, видимо, поднялся по дороге у задних ворот святилища Нэдзу и шёл навстречу, с севера, и, когда Кэндзо рассеянно взглянул вперёд, тот уже попал в его поле зрения метров за двадцать. И невольно Кэндзо отвел глаза.

Он сделал вид, что не узнал его, и попытался пройти мимо. Но ему нужно было ещё разок хорошенько рассмотреть лицо этого мужчины. И когда между ними осталось каких-то четыре метра, то снова направил взгляд в его сторону. Данный субъект уже пристально вглядывался в его фигуру.

На улице было тихо. Между ними лишь непрерывно падали тонкие нити дождя, так что никаких трудностей с тем, чтобы разглядеть лица друг друга, не было. Кэндзо тут же отвел глаза и снова, глядя прямо перед собой, зашагал дальше. Однако его визави так и остался стоять на краю дороги, не проявляя ни малейшего желания сдвинуться с места, и провожал его взглядом, пока тот проходил мимо. Кэндзо лишь заметил, как лицо того мужчины поворачивалось, следуя за его шагами.

Сколько же лет они не виделись? Их пути разошлись, когда Кэндзо было лет двадцать, не больше. С тех пор минуло пятнадцать-шестнадцать лет, и за всё это время они ни разу не встречались.

Его положение и обстоятельства жизни с тех пор сильно изменились. Если сравнить его нынешний облик – с чёрной бородой и в котелке – с его прежним обликом, с бритой головой, то даже у него самого могло возникнуть чувство, будто прошла целая вечность. Однако, как ни крути, тот субъект почти не изменился. Он в душе удивился: как же так, тому мужчине, по всем подсчётам, должно было быть шестьдесят пять – шестьдесят шесть, отчего же его волосы до сих пор были чёрными, как прежде? И даже такая характерная черта, как привычка выходить на улицу без шляпы, которую тот сохранил и по сей день, стала для Кэндзо причиной возникновения странного чувства.

Разумеется, он вовсе не желал пересекаться с этим человеком. И если уж встречаться, то он хотел, чтобы тот был одет хоть немного лучше его самого. Однако тот, кого он увидел сейчас воочию, никак, с чьей бы то ни было точки зрения, не мог считаться состоятельным. Оставить вопрос ношения шляпы на его усмотрение – это одно, но если судить по его хаори или кимоно, то его можно было принять разве что за пожилого горожанина из семьи, ведущей образ жизни не выше среднего класса. Он заметил даже, что раскрытый западный зонт того мужчины был, по-видимому, из тяжёлого муарового шёлка.

В тот день, даже вернувшись домой, он никак не мог забыть о мужчине, встреченном по дороге. Его преследовал взгляд того человека, который временами останавливался на краю дороги и пристально провожал его. Однако жене он ничего не сказал. У него была привычка в плохом настроении не рассказывать супруге о том, о чём очень хотелось бы поведать. Жена же