Придорожная трава. Роман - Нацумэ Сосэки

не знал, когда оно было возведено. Но он впервые попал туда вскоре после новоселья. Это был тесный дом всего в четыре комнаты, но даже детским глазам было видно, что дерево для строительства и прочее, видимо, подбирали довольно тщательно. И в планировке была продуманность. Гостиная площадью в шесть татами выходила на восток, в тесный садик, усыпанный сосновыми иглами, там же был поставлен величественный каменный фонарь из гранита, даже слишком большой.

Чистюля Симада, подвернув полы, постоянно ходил с мокрой тряпкой, протирая ею галерею и столбы. Потом, босой, выходил в палисадник перед жилой комнатой, выходившей на юг, и полол траву. Иногда он брал мотыгу и чистил грязную канаву у входа. Через ту канаву был перекинут деревянный мостик длиной примерно в четыре сяку (в одном сяку около около 30,3 см).

Кроме этого жилища, Симада выстроил ещё один скромный дом для сдачи внаём. И проложил между двумя постройками дорожку шириной около трёх сяку, чтобы можно было пройти на задворки. Там была заболоченная местность, которую и полем-то назвать было трудно. Когда наступаешь на траву, сочится вода. В самом низком месте постоянно стояла неглубокая, словно озерцо, лужа. Симада, похоже, собирался со временем построить и там маленькие домики для сдачи. Но этот замысел так и не был осуществлён. Зимой, бывало, прилетали утки, и он говорил: «Вот попробую-ка я как-нибудь поймать одну»…

Кэндзо перебирал в памяти эти старые воспоминания одно за другим. Хотя он думал, что, если бы отправился туда сейчас, наверняка был бы поражён, как всё переменилось, но по-прежнему представлял себе картину двадцатилетней давности, словно это было сегодня.

– Может быть, муж до сих пор шлёт ему новогодние открытки.

Когда Кэндзо собрался уходить, сестра сказала это и предложила ему подождать в темноте, пока не вернётся Хида, но в этом не было особой необходимости.

В тот день он думал по пути зайти также в дом своего брата перед храмом Якуодзи в Итигая и расспросить о Симаде, но поскольку время было уже позднее, а также потому, что всё сильнее становилось чувство, что, даже спросив, ничего не поделаешь, он так и вернулся в домой. Вечером ему вновь пришлось быть поглощённым работой на завтра. И он совсем забыл о Симаде.

IX

Он снова вернулся к своей обычной жизни. Он мог отдавать своей профессии большую часть своей энергии. Его время текло спокойно. Однако в этой спокойной жизни постоянно присутствовало раздражение, которое не переставало мучить его. Жена, вынужденная наблюдать за ним со стороны, не могла ничего поделать с этим и сохраняла невозмутимый вид. Для Кэндзо это было не чем иным, как холодностью. Супруга же, в свою очередь, в душе предъявляла мужу те же упрёки. Её логика заключалась в том, что чем больше времени супруг проводит в своём кабинете, тем меньше должно быть общения между ними помимо деловых вопросов.

Она, естественно, оставляла Кэндзо одного в кабинете и занималась только детьми. Те тоже редко заходили в кабинет. Если уж появлялись, то обязательно шалили, и Кэндзо ругал их за это. Хотя он и повышал голос, но всё же испытывал некую неудовлетворённость оттого, что его отпрыски не приближались к нему.

Когда через неделю наступило воскресенье, он совсем не выходил из дома. Чтобы освежиться, около четырёх часов он сходил в баню, и, вернувшись, его вдруг охватило приятное, дремотное состояние, так что Кэндзо, растянув руки и ноги на циновке, невольно вздремнул. И до самого ужина, когда жена разбудила его, ничего не знал, словно человек с отрубленной головой. Однако, когда он встал и сел за поднос, ему почувствовалось, будто лёгкий озноб пробежал по спине сверху донизу. После этого грянуло два-три сильных приступа кашля. Сидевшая рядом жена молчала. Кэндзо тоже ничего не сказал, но, взяв палочки, осознавал в душе чувство досады к жене, столь бедной для него своим сочувствием. Супруга же, со своей стороны, напротив, с неудовольствием думала, почему муж не рассказывает ей обо всём без утайки и не позволяет ей вести себя как подобает жене, проявляя инициативу.

В тот вечер он явно почувствовал, что немного простудился. Хотел, поберечься, лечь пораньше, но начатая работа помешала ему, и Кэндзо не ложился до двенадцати с лишним. Когда он лёг в постель, все домашние уже спали. Кэндзо, желавший выпить горячего лечебного отвара из корня пуэрарии и пропотеть, вынужден был так и залезть под холодное одеяло. Он почувствовал необычный холод и с большим трудом заснул. Однако усталость мозга вскоре погрузила его в глубокий сон.

На следующее утро, когда проснулся, было на удивление спокойно. Он подумал, лёжа в постели, что простуда уже прошла. Однако, когда дело дошло до того, чтобы встать и умыться, обычное обтирание холодной водой показалось утомительным, так как всё тело было разбитым. Собравшись с духом, Кэндзо сел за стол, но завтрак был совсем невкусен. Обычно он, следуя правилу, съедал три чашки, но в тот день, ограничившись одной, положил маринованную сливу в горячий чай и, подув на него, выпил. Но смысл этого был непонятен даже ему самому. В это время жена тоже сидела рядом с Кэндзо и прислуживала ему, но ничего не говорила. Её поведение показалось ему нарочито холодным, и он немного рассердился. Нарочно два-три раза покашлял. Но супруга по-прежнему не обращала на это внимания.

Кэндзо быстро натянул на голову белую сорочку, переоделся в европейский костюм и в положенный час вышел из дома. Жена, как обычно, провожала мужа с шляпой в руках до входа, но в тот момент он воспринял её лишь как женщину, ценящую одну лишь формальность, и ему стало ещё более противно.

На улице его постоянно знобило. Язык был тяжёлым и сухим, а всё тело чувствовало усталость, как у человека с температурой. Он пощупал свой пульс и удивился его учащённости. Звук, отчётливо ощущаемый кончиками пальцев, переплетался со звуком карманных часов, отсчитывающих секунды, и доносился до его слуха странным ритмом. И всё же он терпел и делал всю необходимую работу вне дома.

X

Он вернулся домой в обычный час. Переодеваясь, жена, как всегда, стояла рядом с ним, держа его домашнюю одежду. Он повернулся к ней с недовольным лицом.

– Постели мне футон. Я буду спать.

– Хорошо.

Супркга послушно постелила футон. Он тут же забрался внутрь и лёг, не сказав жене ни слова о своей простуде. Та же, со своей стороны, не проявляла ни малейшего внимания к этому. Так что в душе у обоих царило недовольство.

Пока Кэндзо лежал с закрытыми глазами в полудрёме, супруга подошла к изголовью и окликнула его по имени.

– Вы будете кушать рис?

– Не хочу я никакого риса.

Жена ненадолго замолчала. Однако не торопилась уходить из комнаты.

– С вами что-то случилось?

Кэндзо ничего не ответил, наполовину уткнувшись лицом в край одеяла. Жена безмолвно осторожно приложила руку к его лбу.

К вечеру пришёл врач. Осмотрев больного, он сказал, что это, вероятно, обычная простуда, и оставил микстуру и лекарство для приёма по необходимости. Кыдзо принял его из рук жены.

На следующий день температура поднялась ещё выше. Жена, следуя указанию врача, положила ему на голову резиновый пузырь со льдом и, пока служанка не купила никелированный прибор для его закрепления под одеялом, придерживала его рукой, чтобы тот не упал.

Состояние, словно одержимость бесом, продолжалось два-три дня. У Кэндзо почти не осталось воспоминаний об этом периоде. Придя в себя, он с невозмутимым лицом посмотрел на потолок. Потом взглянул на сидевшую у изголовья жену. И вдруг вспомнил, что был обязан ей своим уходом. Однако ничего не сказал и снова отвернулся. Потому в сердце супруги не отразилось ни единого чувства мужа.

– Что с вами?

– Врач сказал, что я простудился, разве нет?

– Это я понимаю.

На этом разговор прервался. Жена с недовольным лицом вышла из комнаты. Кэндзо