Придорожная трава. Роман - Нацумэ Сосэки

Сестра была так разговорчива, что он всё не мог сказать того, что хотел. Хотя он пришёл с вопросом, который хотел давно задать, этот полностью пассивный диалог начинал его понемногу раздражать. Однако сестра, похоже, совершенно этого не замечала.

Любя не только угощать, но и одаривать других, она принялась упрашивать Кэндзо взять старую потемневшую картину с изображением Дармы, которую он похвалил в прошлый раз.

– Такая старая вещь, а держать её дома всё равно незачем, так что забирай с собой. Да и Хида она уж точно не нужна, какой-то грязный Дарма.

Кэндзо не сказал ни что возьмёт, ни что не возьмёт, а лишь горько усмехнулся. Тогда сестра вдруг понизила голос, словно собираясь поведать какую-то тайну.

– Честно говоря, Кэн-тян, я всё собиралась рассказать тебе, когда ты вернёшься, и вот молчала до сегодняшнего дня. Кэн-тян, наверное, только приехал и занят, да и если бы сестра пришла к тебе, раз у тебя есть жена, о таком было бы немного трудно говорить… Да и хоть бы письмо написала, но ты же знаешь, я неграмотна…

Предисловие сестры было и многословным, и комичным. Когда он думал, что эта женщина, которая в детстве, как ни учили её письму, всё плохо запоминала и в конце концов так и не смогла выучить даже самые простые иероглифы, дожила с этим до пятидесяти одного года, ему было и жаль свою сестру, и немного стыдно за неё.

– Итак, сестра, о чём же вы хотели рассказать? Честно говоря, я сегодня тоже пришёл кое о чём с вами поговорить.

– Вот как? Тогда бы сначала тебе нужно было высказаться. Почему же сразу не начал?

– Да потому, что не мог же так сразу.

– Не стоит так церемониться. Мы ведь брат с сестрой, родные люди.

Та совершенно не замечала очевидного факта, что её болтовня сама закрывала рот собеседнику.

– Давайте сначала разберёмся с вашим делом. Что вы хотели сказать?

– Честно говоря, Кэн-тян, мне очень неловко, хорошо это или плохо, но я тоже старею, здоровье слабеет, да и муж у меня такой, знаешь, ему бы только самому хорошо, а уж что там с женой стрясётся, ему и дела нет… Правда, доход в месяц мал, да и обещения никуда не денешь, так что, если сказать, что ничего не поделаешь, то так оно и есть…

Слова сестры, как и подобает женщине, были весьма витиеваты. Казалось, они с большим трудом приближаются к цели, но основной смысл Кэндзо понял хорошо. Он подумал, что, вероятно, она хотела попросить увеличить выдаваемые ей ежемесячно деньги на карманные расходы. Поскольку слышал, что даже те деньги, что он даёт сейчас, у неё часто перепадают мужу, эта просьба вызывала в нём и жалость, и досаду.

– Пожалуйста, подумай о том, чтобы помочь сестре. В конце концов, с моим здоровьем я всё равно долго не протяну.

Это были последние слова, вышедшие из уст сестры. Кэндзо всё же не смог сказать, что не хочет.

VII

У него была работа на завтра, которую нужно было обязательно закончить ещё сегодня вечером. Сидеть с этой сестрой, не признававшей никакой ценности времени, и до бесконечности слушать её болтовню было для него в некоторой степени мучительно. Он собрался было уходить, и, уже на пороге, наконец заговорил о мужчине без шляпы.

– Вообще-то, на днях я встретил Симаду.

– Да? Где?

Сестра вскрикнула, словно удивившись. Она была той, кто любила напускать на себя наигранно преувеличенное выражение лица, часто встречающееся у необразованных уроженок Токио.

– Рядом с полем Ота.

– Значит, совсем рядом с тобой. И что же, ты что-нибудь сказал ему?

– Сказал? Да особо нечего было и говорить.

– Верно. Если Кэн-тян сам ничего не скажешь, ему и говорить-то не с чего, да и не за что.

Слова сестры были полны желания угодить Кэндзо. Спросив его: «А во что он был одет?» – она добавила: «Значит, живёт небогато». В этом сквозило некоторое сочувствие. Однако, заговорив о его прошлом, она стала использовать весьма язвительные интонации.

– Какой же он упрямый, такого упрямца поискать! Говорит, сегодня последний срок, любой ценой забирает, и сколько ни оправдывайся, сидит себе и не шелохнётся. В конце концов, я тоже рассердилась и сказала: очень жаль, денег нет, но если подойдёт что-то из вещей, то забирайте хоть кастрюлю, хоть котёл. И он говорит: тогда возьму котёл. Ну не смех ли?

– Но ведь котёл, он тяжёлый, его и унести-то невозможно.

– Но уж если этот упрямец что задумал, то кто знает, на что он пойдёт, лишь бы унести. Он назло, чтобы я в тот день не смогла сварить рис, специально так поступил, вот какой он злой человек. В общем, ясно, что ничего хорошего от него в будущем ждать не приходится.

Для слуха Кэндзо этот рассказ прозвучал не просто как забавный. Его собственная тень, запутавшаяся в этих отношениях, возникших между тем человеком и сестрой, была для него скорее печальной, чем смешной.

– Я встречал Симаду дважды, сестра. И кто знает, сколько ещё раз встречу в будущем.

– Так ты просто делай вид, что не знаешь его. Сколько бы раз ни встретился, какая разница?

– Но я не знаю, то ли он специально ходит там, возле моего дома, и ищет, где живу, то ли у него есть дело, и мы сталкиваемся случайно по дороге.

И эта загадка была не по силам сестре. Она лишь бессмысленно сыпала словами, казавшимися ей подходящими для Кэндзо. Для него же они звучали как пустая лесть.

– А к вам он с тех пор совсем не приходил?

– А, последние два-три года – совсем нет.

– А до того?

– До того? Ну, не то чтобы часто, но всё же иногда заходил. И вот что забавно. Придёт – и всегда около одиннадцати часов. И ни за что не уйдёт, пока не накормишь его рисом с угрем или чем-нибудь таким… Выходит, в его планы входит поесть хоть разок за счёт других. И при этом одет он бывал довольно прилично…

Хотя слова сестры часто уходили в сторону, Кэндзо, слушая их, всё же понял, что они с Симадой и после его отъезда из Токио поддерживали какие-то отношения, и связаны они были с денежными вопросами. Но больше он ничего не смог узнать. О нынешнем положении Симады оставалось совершенно неизвестным.

VIII

– Симада до сих пор живёт на старом месте?

Даже на такой простой вопрос сестра не смогла ответить определённо. Кэндзо был немного разочарован. Однако, поскольку он и сам не стремился активно выяснить нынешнее местопребывание Симады, то не почувствовал сильного разочарования. Он верил, что в данной ситуации ещё нет необходимости прилагать серьезные усилия. Даже если и потратить их, думал Кэндзо, это лишь удовлетворит своего рода любопытство. К тому же сейчас он должен был презирать подобные чувства. Его время было слишком дорого, чтобы тратить его на такое.

Он лишь мысленным взором представил себе дом того человека, который видел в детстве, и его окрестности.

С одной стороны улицы там тянулся широкий большой ров длиной в целый тё (около 109 м). Вода в этом рве, никогда не сменявшаяся, была неприятно мутной от гнилого ила. Кое-где всплывала синеватая плёнка, и в нос ему ударял противный запах. Этот грязный уголок он запомнил под названием «владения господина Сама».

По ту сторону рва сплошной линией стояли традиционные японские длинные дома нагая. В них на каждое строение приходилось по одному квадратному тёмному окну. Эти длинные дома, построенные вплотную к каменной стене, тянулись без конца, так что внутренность владений была совершенно не видна.

С противоположной от них стороны стояли редкие одноэтажные домики. Этот ряд домов, где старые и новые были беспорядочно перемешаны, был, разумеется, неровным. Кое-где зияли пустоты, словно редкие зубы у старика. На одном из таких пустующих участков Симада и выстроил своё жилище.

Кэндзо