Леди Ладлоу - Элизабет Гаскелл
Итак, Виржини де Креки жила в дворницкой старой французской гостиницы в северной части Парижа, довольно далеко от убежища Клемана. Тогда между Парижем и провинцией еще существовало живое сообщение, которое впоследствии почти прекратилось, и в этой гостинице часто останавливались фермеры из Бретани и другой простой люд. Теперь бретонцы сюда почти не заглядывали, а сама гостиница перешла во владение брата мадам Бабет в счет уплаты долга за некачественное вино, который так и не смог погасить предыдущий владелец. Он поселил в гостинице сестру с сыном, чтобы не закрывать ее окончательно, и старательно зазывал жильцов в скудно обставленные комнаты. Они платили Бабет за ночлег каждое утро, когда спускались к завтраку, и уходили, а если и возвращались, то с наступлением ночи. Каждые три дня виноторговец или его сын приходили к мадам Бабет, и она отчитывалась перед ними.
Вместе с сыном мадам занимала дворницкую, где парень спал по ночам, и примыкавшую к ней крошечную убогую спальню, куда свет и воздух проникали через смежную застекленную дверь. Должно быть, мадам Бабет была очень привязана к де Креки – тем, кому служила: графу, отцу Виржини, – поскольку, рискуя жизнью, предупредила их о грозившей опасности. Но граф оставался глух и слеп: не верил, что его «дорогое человечество» способно причинить ему какой-то вред. И пока он ничего не боялся, Виржини тоже не испытывала страха. С помощью какой-то уловки – подробностей я, к сожалению, не знаю – мадам убедила Виржини прийти к ней в гости в тот самый час, когда графа узнали на одной из улиц города и отправили на фонарь[13].
Лишь когда Виржини оказалась в крошечной задней комнатке дворницкой, мадам Бабет рассказала ей о случившемся с ее отцом. С того самого дня девушка не только не появлялась на улице, но и не покидала пределов дворницкой.
Я не говорю, что мадам тяготилась ее постоянным присутствием в и без того тесном жилище или пожалела о собственном порыве броситься к дому графа де Креки, где ее едва не затоптала обезумевшая толпа, с ликованием наблюдавшая за казнью, дабы незаметно провести Виржини закоулками до дворницкой и спрятать в полутемной спальне. Дело в том, что алчный виноторговец платил сестре столь ничтожно мало, что с трудом удавалось прокормить себя и сына, и, хотя несчастная девушка ела совсем мало, мадам Бабет казалось, что ноша, которую она взвалила на свои плечи, становится все тяжелее. Дом бывших хозяев был разграблен, а от них самих никого, кроме одинокой, беспомощной сироты, здоровье и дух которой подорвали обрушившиеся на нее несчастья, не осталось. К тому же на девушку положил глаз сын виноторговца Морен, но его ухаживания та никак не поощряла, и потому, когда в Париже объявился Клеман, мадам Бабет начала опасаться, как бы ее доброта не обернулась для нее большой бедой.
Конечно же, сын и отец, будучи владельцами гостиницы и родственниками мадам, могли беспрепятственно заходить в дворницкую, когда им заблагорассудится. Тогда-то Морен и заприметил Виржини. Разумеется, он прекрасно осознавал, что девушка ему далеко не ровня, и вскоре догадался, что ее родные закончили свою жизнь на гильотине, но не знал, кто она и какое положение в обществе занимает, а тетка упорно молчала, отказываясь открыть правду. Парень настолько потерял голову от любви, что ему было все равно, принцесса она или крестьянка, но если поначалу что-то в облике и поведении девушки заставляло его скрывать свою страсть под маской робости и неловкости, то вскоре они уступили место почтительному благоговению, а потом надежда и вовсе вытеснила отчаяние из сердца Морена. Иногда он думал, что, возможно, через несколько лет эта одинокая, беспомощная девушка, вынужденная прозябать в нищете, наконец разглядит в нем друга и утешителя, а потом… потом…
Морен стал необычайно любезен с теткой, на которую прежде почти не обращал внимания, подолгу задерживался в ее каморке, когда приходил за деньгами, и приносил небольшие подарки. Очень подружился молодой человек со своим маленьким племянником Пьером, и тот рассказывал ему обо всем, что касалось мадемуазель Канн, как называла себя Виржини. Мальчик прекрасно понимал цель всех этих расспросов и с радостью помогал дяде еще до того, как сам он осознал, чего именно желает.
Должно быть, Клеману де Креки потребовались все его терпение и дипломатия, чтобы узнать, где скрывается кузина. Старый садовник принял близко к сердцу всю эту историю и, насколько я помню, готов был исполнить любую прихоть Клемана. Позже я непременно расскажу, как мне стали известны все эти подробности.
После двух дней безуспешных и очень опасных поисков Жак упросил месье де Креки позволить ему взять дело в свои руки. Поскольку он служил у де Креки на протяжении двадцати лет, то знал всех привратников в доме графа, сменившихся за это время, а потому появление старого знакомого не вызвало бы ни у кого из них удивления. Старик уговорил Клемана остаться в укрытии, а сам отправился на поиски старых слуг графа.
С наступлением ночи он вернулся и сообщил, что нашел мадемуазель. Разумеется, о далекоидущих планах Морена он ничего не слышал и скорее всего вообще не подозревал о его существовании. Мадам Бабет встретила старика очень тепло, хотя некоторое время держала в дверях, не желая приглашать в свое жилище, и лишь когда садовник начал сетовать на сквозняк и свой ревматизм, впустила в комнату, предварительно оглядевшись по сторонам. Поначалу комната была пуста, но спустя пару минут дверь в соседнее помещение распахнулась и на пороге возникла высокая девушка с большими печальными глазами и бледным, изможденным лицом. При виде гостя она тотчас же удалилась, а мадам Бабет пояснила, хотя в том не было никакой необходимости: «Это мадемуазель Канн». Если бы старик не искал Виржини де Креки, то наверняка не обратил бы на эту девушку никакого внимания.
И старика, и Клемана весьма озадачило явное нежелание мадам Бабет говорить о де Креки. Раз она принимала такое живое участие в жизни
