Леди Ладлоу - Элизабет Гаскелл
«Возьми и отнеси его ювелиру. Оно, конечно, дешевое, с единственным рубином, но свои пять франков ты за него получишь. Ступай же!» – «Но я не могу», – нерешительно произнес мальчик, в душе которого шевельнулось некое подобие чести. «Нет, ты должен! – возразила Виржини, подталкивая Пьера к двери. – Беги. А если ювелир даст тебе больше пяти франков, излишки вернешь мне».
Подбадриваемый Виржини, Пьер отправился к ювелиру. Полагаю, он рассуждал, что сначала получит деньги, а потом уж решит, стоит за ней следить или нет. К тому же, давая ему кольцо, Виржини не ставила никаких условий. Таким образом, мальчик не только вернул себе пять франков, но и получил еще два сверху, которые и вернул девушке. Произошедшее никоим образом не обязывало Пьера предугадывать и исполнять ее желания, хотя его собственный внутренний кодекс чести подсказывал, что ему следует действовать в ее интересах, и, кажется, он догадывался, как наилучшим образом достигнуть поставленной цели. К тому же проявление такой доброты со стороны Виржини очень расположило к ней мальчишку, и он начал мечтать, как славно было бы иметь такую ласковую и щедрую родственницу и как легко было бы ему сносить все невзгоды, если бы рядом всегда была такая утешительница. Пьеру очень хотелось понравиться Виржини, хотелось, чтобы она видела в нем взрослого и защитника, к которому можно было бы обратиться за помощью. Назначив себя ее верным оруженосцем, Пьер поставил себе задачу перво-наперво узнать, кто такой ее новый знакомый. Таким образом, воображаемое чувство долга перед Виржини заставило Пьера добиваться той же самой цели, к которой его чуть раньше подталкивали личные интересы. Думаю, многие из нас замечали, что исполнять долг легче, если в этом имеется личная заинтересованность действовать именно так, а не иначе.
В течение нескольких дней мальчик усыплял бдительность Виржини и вскоре выяснил, что ее новым знакомым оказался не кто иной, как хорошо ему знакомый нормандский фермер, только выглядел он совсем по-другому. Этим важным открытием следовало незамедлительно поделиться с Мореном. Пьер не ожидал, что его слова произведут на кузена такой поразительный эффект. Услышав, с кем встречалась мадемуазель, Морен был так ошарашен, что не смог идти и уселся на скамейку. Думаю, молодой человек понятия не имел, что мадемуазель и Клеман знакомы довольно давно. Полагаю, Морена до глубины души поразило то, что предмет его страсти встречается с другим, более молодым и привлекательным мужчиной, который наверняка заметил ее в окне дворницкой, начал добиваться ее расположения и преуспел в этом.
Судя по тому, что рассказал мне Пьер, Морен вряд ли раздумывал, как произошло это знакомство. На мой взгляд, он принадлежал к той редкой породе мужчин, что привязываются к предмету своего обожаний всерьез и надолго, тщательно скрывая и обуздывая бушующую в их душах страсть. К тому же Морен был патологически ревнив. Мне кажется, женись он на Виржини, женщины счастливее не было бы на свете. Он и жизнью готов был бы пожертвовать ради любимой, холил бы и лелеял ее до тех пор, пока она любила бы его одного. Но если бы вдруг понял, что его возлюбленная увлеклась кем-то другим, утратив интерес к нему, задушил бы соперника с легкостью.
Как я уже сказала, когда Пьер поделился с кузеном своим открытием, Морен внезапно опустился на скамью, как если бы у него вдруг подкосились ноги. Он узнал, что та встреча девушки и нормандца оказалась далеко не единственной. Пьер изводил его рассказами о встречах молодых людей. Хоть зачастую и мимолетные, они происходили с завидной регулярностью, а иногда даже дважды в день, и девушке явно доставляло удовольствие общение с нормандцем, в то время как с Мореном она держалась робко и замкнуто, не в силах вымолвить ни слова.
По мере того как Пьер говорил, лицо его кузена постепенно краснело, а потом и вовсе стало багровым, как если бы рассказ мальчика оказал какое-то губительное действие на его кровообращение. Пьера настолько ошеломил блуждающий безумный взгляд кузена и произошедшие с ним перемены, что он опрометью бросился в ближайший трактир за стаканом полынной водки, за которую, как он впоследствии вспоминал, заплатил из тех пяти франков, что выручил за кольцо Виржини. Мало-помалу лицо Морена приобретало свой обычный цвет, но сам он оставался мрачным и молчаливым, но все, о чем они смогли договориться, это больше не пускать нормандца в гостиницу, дабы тот не мог беспрепятственно ходить мимо дворницкой. Морен был настолько поглощен собственными мыслями, что забыл вернуть Пьеру полфранка, которые тот потратил на водку. Благодаря этому незначительному обстоятельству мадемуазель еще больше возвысилась в глазах мальчика.
Тем не менее Пьера ужасно разочаровала реакция кузена на добытые им новости, которые, по его мнению, стоили еще одной пятифранковой монеты. И если Морен не желал расплатиться с ним деньгами, то мог бы по меньшей мере открыто выразить свою благодарность. Таким образом, мальчик на некоторое время встал на сторону девушки, а та, ни о чем не подозревая, очень опечалилась, когда нормандец не вернулся в гостиницу на ночлег. Она долго смотрела в щель между задернутыми шторами, а потом разочарованно вздохнула. Если бы не присутствие в комнате его матери (он не знал, насколько откровенен был с ней Морен, когда потребовал отказать нормандцу в ночлеге), Пьер непременно все ей рассказал бы.
Прошло несколько дней, прежде чем Пьер догадался, что молодые люди установили какой-то новый способ связи. Девушка каждый день ненадолго куда-то уходила, но как бы пристально ни следил за ней Пьер, следуя буквально по пятам, ему так и не удалось ничего узнать. Обычно она ходила одной и той же дорогой вдоль расположенных на соседней улице магазинчиков, у каких-то задерживалась, но внутрь не заходила. Впоследствии Пьер припомнил, что она неизменно останавливалась полюбоваться букетиками цветов, выставленными в одной из витрин, а потом рассматривала шляпки, чепцы и кондитерские изделия (товары дешевые и скромные, как и все в этом районе). Так откуда же Пьеру было знать, что ее интересуют именно цветы?
Морен стал заглядывать в их каморку чаще, чем прежде, но девушка, казалось, не подозревала о причине столь частых визитов. Впервые за много месяцев она повеселела и словно оправилась после тяжелой болезни. Будто желая отблагодарить мадам Бабет за доброту и гостеприимство, она старалась всячески ей услужить, а на любезное обхождение ее племянника отвечала с привычной мягкой грацией, которая, пожалуй, составляла одно из ее главных достоинств. Все, кто ее знал, были очарованы ее
