Леди Ладлоу - Элизабет Гаскелл

старалась двигаться как можно тише, чтобы ее не разбудить. Девушка уложила те немногие вещи, что могла назвать своими, в два небольших узелка: один оставила при себе, а другой положила на полку. «Она уходит», – подумал тогда Пьер, почувствовав (об этом он сам мне сказал), как сжалось у него сердце при мысли, что он больше никогда ее не увидит. Если бы кузен или мать были к нему чуточку добрее, Пьер постарался бы ее остановить, но он лишь затаил дыхание и, когда Виржини вышла из комнаты, сделал вид, будто читает, потому что не знал, что лучше: позволить ей осуществить задуманное или остановить. Девушка подошла к нему и погладила по голове. Пьер сказал мне, что от этой ласки его глаза наполнились слезами. Виржини некоторое время смотрела на спавшую мадам, а потом наклонилась и тихонько поцеловала в лоб. Пьер ужасно боялся, что мать проснется (ибо к тому времени этот капризный и нерешительный мальчик окончательно принял сторону Виржини), но после выпитого бренди та спала крепко.

Виржини ушла. Пьеру ужасно хотелось побежать за ней, но он не двинулся с места, боясь разбудить мать и навлечь на себя ее гнев, а потом и гнев Морена.

Глава 8

Пьер продолжал делать вид, будто читает, хотя на самом деле напряженно прислушивался к каждому звуку. Его слух вдруг сделался таким острым, что он утратил способность следить за временем, ибо каждое мгновение было наполнено множеством звуков – от биения собственного сердца до грохота тяжелой повозки вдалеке. Он гадал, добралась ли Виржини до места встречи, но по-прежнему не мог определить, сколько времени прошло с момента ее ухода. Его мать крепко спала, но это было лишь к лучшему. Должно быть, Виржини уже встретилась с «верным кузеном», если, конечно, рядом с ними не появился Морен.

Наконец, не в силах больше сидеть на месте и ждать, что будет дальше, он решил побежать к месту встречи и увидеть все собственными глазами. Напрасно наполовину пробудившаяся ото сна мать кричала ему вслед, вопрошая, куда это он собрался: Пьер был вне пределов слышимости еще до того, как она успела закончить фразу. Он бежал до тех пор, пока не увидел мадемуазель Канн, которая шла по улице так быстро, что казалось, того и гляди побежит, а рядом с ней, не сбавляя шага, решительно шагал Морен. Пьер как раз свернул за угол, когда неожиданно столкнулся с ними. Девушка пребывала в таком возбуждении, что наверняка прошла бы мимо, даже не узнав его, если бы не взмах руки Морена, отсылавший мальчишку прочь.

Увидев Пьера, Виржини схватила его за руку и громко поблагодарила Всевышнего, словно этот мальчик лет двенадцати-четырнадцати мог защитить ее от всех напастей. Пьер почувствовал, как она дрожит, и опасался, что она упадет прямо здесь, на холодную мостовую.

«Убирайся, Пьер!» – прикрикнул Морен. «Я не могу, – возразил тот и добавил: – И не уйду. Чем так напугана мадемуазель?» – «Просто не привыкла ходить по улицам без сопровождения, – угрюмо ответил Морен. – Столкнулась с толпой, которую привлек арест аристократа, ее встревожили громкие крики, вот я и предложил проводить ее до дома. Мадемуазель не стоит бродить в одиночку. Мы не хладнокровные обитатели предместья Сен-Жермен».

Девушка молчала. Пьеру даже показалось, что она не слышала ни слова из того, о чем они говорили, только все тяжелее опиралась на его руку.

«Не соблаговолит ли мадемуазель взять под руку меня?» – спросил Морен угрюмо и вместе с тем смиренно. Осмелюсь предположить, что он готов был отдать все что угодно, лишь бы эта изящная ручка оказалась в его ладони. Но девушка отпрянула от него так, точно перед ней была вызывающая омерзение жаба. Наверняка кузен сказал ей что-то такое, за что она его возненавидела. Морен заметил этот жест и все понял. Пока они медленно брели к дому, Пьер изо всех сил старался ее поддержать, а Морен держался немного поодаль, но при этом упрямо шел следом. Он вел слишком рискованную игру, чтобы отступить. Это он донес властям на вернувшегося из эмиграции маркиза де Креки, указав, где и когда его можно схватить. Морен надеялся, что арест будет произведет до того, как Виржини доберется до места встречи, ибо подобные страшные акции совершались в те дни очень быстро. Но Клеман отчаянно защищался, а Виржини явилась к месту встречи в точно оговоренное время. Несмотря на то что избитого до полусмерти арестованного окружала многочисленная толпа издевательски насмехавшихся над ним зевак и вооруженных охранников, Морен опасался, что девушка все же его заметит, хотя предпочел бы, чтобы она сочла «верного кузена» неверным и не увидела, как сильно он рисковал собой ради ее спасения. Он полагал, что, не встретив кузена в означенном месте и больше не получив от него весточки, Виржини вскоре забудет о его внезапном исчезновении, в то время как узнав о его страданиях, уже не сможет выбросить из головы мысли о нем.

Как бы то ни было, Пьер видел, в каком подавленном настроении пребывает его кузен. Едва только они переступили порог дома мадам Бабет, Виржини без чувств рухнула на пол. Силы покинули ее, едва она оказалась в безопасности, но когда пришла в себя, всячески старалась избегать Морена. По словам Пьера, его кузен приложил немало усилий, чтобы привести девушку в чувство, и даже был по-своему нежен с ней, но ее неприкрытое отвращение причиняло ему невыносимую боль. Думаю, французы совсем не умеют скрывать свои чувства, в отличие от нас, англичан, ибо, по словам Пьера, глаза его кузена наполнились слезами, когда Виржини отшатнулась при его попытке поправить у нее под головой шаль, подложенную вместо подушки, и когда она зажмурилась, как от удара, при его приближении. Мадам Бабет настаивала, чтобы девушка отправилась в комнатку и легла, но прошло дольно много времени, прежде чем Виржини смогла собраться с силами, чтобы подняться.

Когда мадам Бабет вернулась, уложив ее, все трое так долго сидели в молчании, что Пьеру казалось, никто из них так и не заговорит. Он хотел, чтобы мать расспросила племянника, что же случилось, но мадам Бабет явно чего-то боялась и считала разумным дождаться, пока он сам пожелает поделиться с ней хоть какой-то информацией. Она дважды шепотом сообщила, что Виржини заснула, но ее словно никто не услышал. Однако вскоре самообладание покинуло Морена, и он со вздохом произнес: «Как же это тяжело!»

«Что именно?» – спросила мадам Бабет, выждав некоторое время на случай, если племянник вздумает