Мэри Мари - Элинор Портер

Отец только покачал головой, хотя выглядел при этом очень довольным, сказал, что невероятно рад это слышать и что высоко ценит любовь своей маленькой дочери. Он сказал, что человек не ценит любовь, пока не потеряет ее, поэтому хорошо усвоил урок. Конечно, тогда я поняла, что он думает о маме и прошлом. И мне стало так жаль его.

– Я останусь на все шесть месяцев в следующем году! – я еле сдерживала слезы.

Но он снова покачал головой.

– Нет-нет, моя дорогая. Я благодарен тебе и буду рад, если ты приедешь, но для тебя гораздо лучше будет, если ты останешься в Бостоне до конца учебного года, поэтому я хочу, чтобы ты так и поступила. Те три месяца, что ты проведешь со мной, станут еще более ценными, – продолжил он очень бодро, – и не надо делать такую унылую мордашку, ты никак не виновата в этой… неудобной ситуации.

Подошел поезд, и отец посадил меня в вагон и снова поцеловал, но на этот раз я, конечно, ждала этого. Потом я уехала, а он остался стоять один на платформе. Мне было так жаль его, что всю дорогу до Бостона я думала об отце: о том, что он сказал, как он выглядел, каким красивым он был и что любая женщина гордилась бы тем, как он махал ей на прощание.

Наверное, когда я приехала в Бостон, то продолжала думать о нем и жалеть его. Мне кажется, именно поэтому возвращение меня не радовало: неожиданно я поняла, что мне хочется, чтобы он тоже был здесь.

Конечно, я понимала, что это нехорошо и гадко – так думать – по отношению к маме, что она будет очень огорчена тем, что мне мало только ее одной. Я ни за что на свете не рассказала бы ей об этом, поэтому изо всех сил старалась забыть папу ради нее. И когда мы добрались до дома, я почти забыла. Но воспоминания вернулись чуть позже, когда мы распаковывали мой чемодан.

Мама увидела два новых белых платья и милые маленькие туфельки. Тогда я поняла, что сейчас все станет известно, что она не смогла угодить отцу, хотя изо всех сил пыталась сделать из меня Мэри.

– Мари, что это такое? – спросила она, протягивая мне одно из новых платьев.

Мне хотелось расплакаться. Наверное, по моему лицу мама поняла, как ужасно я себя чувствую из-за ее находки. Конечно, она догадалась, что что-то случилось. Мама подумала, что… Она посмотрела на меня строго и печально и сказала:

– Мари, как ты могла? Мне стыдно за тебя! Разве ты не могла поносить платья Мэри каких-то три месяца, чтобы порадовать своего отца?

Тогда я заплакала. После всего, через что я прошла, она обвинила меня в том, что я купила эти платья! Это было невыносимо! Я рассказала ей все, хотя из-за плача мало что было понятно. Я поведала, как тяжело по очереди быть то Мэри, то Мари, даже когда я понимала, кем они хотят меня видеть. Но когда она пыталась сделать из меня Мэри, а папа хотел, чтобы я была Мари, то вообще перестала понимать, чего они хотят от меня. Раз уж мне не суждено быть простой Сьюзи, Бесси или Аннабель, то тогда лучше бы я вообще никогда не рождалась, чем быть Мэри Мари, которых все путали. А теперь даже я перестала понимать, кто я.

И я заплакала еще сильнее.

Тогда мама бросила платье, проводила меня к дивану и сказала, что я просто устала и перенервничала, поэтому могу плакать, сколько захочу, а потом, когда успокоюсь, могу рассказать обо всем ей.

И я рассказала.

Как я старалась быть Мэри всю дорогу до Андерсонвилля и то время, что была там; как совершенно случайно узнала, что отец готовился к встрече с Мари и совсем не хочет, чтобы я была Мэри, именно поэтому у него появились кузина Грейс, автомобиль, герани на подоконнике и все остальное, что делало дом таким уютным. А потом они купили мне новые белые платья и изящные белые туфельки.

Я сказала маме, что, конечно, прекрасно быть Мари, мне это нравится, но я знала, что ей будет неприятно, что ее старания сделать из меня Мэри напрасны, ведь она отцу не нужна.

– Думаю, тебе не стоило об этом тревожиться, – прошептала мама, ее лицо раскраснелось, а выражение казалось каким-то странным, но она ничуть не злилась. Мама продолжила тем же странным, немного дрожащим голосом: – Почему… почему… твой отец хотел, чтобы ты была Мари, а не Мэри?

И тогда я рассказала его историю, что он всегда помнил о ситуации в гостиной в тот день, когда я устала быть Мэри и надела вещи Мари, чтобы немного отдохнуть. И когда настало время моего приезда, он решил устроить так, чтобы мне не пришлось быть Мэри. Вот так. Я сказала маме, что все в порядке, мне все понравилось. Только ужасно неудобно не понимать, кто что хочет, когда мне быть Мэри, а когда Мари, ведь они оба говорят мне совсем не то, что раньше. И это трудно, хотя я и так стараюсь изо всех сил.

И я снова расплакалась.

Мама попыталась меня успокоить, погладила по плечу и сказала, чтобы я больше не волновалась. Она все поняла, в отличие от меня. На самом деле мама начала понимать многое из того, чего не понимала раньше. Со стороны отца было очень-очень мило поступить так, и мне не стоило беспокоиться о том, что я ее расстрою. Она всем довольна и верит, что отец хотел, чтобы так и было. Мама сказала, что мне больше не нужно думать, кем быть – Мэри или Мари, а нужно просто быть хорошей и любящей девочкой для них обоих. Это все, о чем она просит, и она уверена, что отец тоже хочет только этого.

Я поделилась своими мыслями, что отец рад тому времени, которое мы проводим с ним, что он будет скучать по мне. Я рассказала ей о его словах, сказанных сегодня утром на вокзале, – о том, что нужно ценить любовь, что человек не понимает, как люди ему дороги, пока он не потеряет их, что он усвоил свой урок и все такое.

Мама снова раскраснелась, но выглядела довольной. Я знала это. Она произнесла много красивых