Леди Ладлоу - Элизабет Гаскелл
На следующий год родители отвезли ее в Лондон, несмотря на то что ей совсем этого не хотелось. Лауренция отказывалась даже выезжать из дома, страшась встретиться с Марком Гибсоном и поймать на себе его укоризненный взгляд. Она тосковала и чахла на глазах. Леди Ладлоу с сожалением наблюдала за этими переменами, и леди Галиндо назвала причину нездоровья дочери, хотя, конечно же, изложила свою версию поведения и мотивов Марка. Миледи никогда не обсуждала этого с мисс Галиндо, но всячески старалась ее заинтересовать и развеселить. Именно в то время леди Ладлоу много рассказывала о собственной юности и жизни в Хэнбери, и мисс Галиндо воспылала желанием когда-нибудь приехать и взглянуть на древнее фамильное гнездо, которое так любила ее подруга. И, как мы уже знаем, в итоге переселилась туда насовсем.
Но прежде в ее жизни произошли огромные перемены. Сэр Губерт и леди Галиндо как раз собирались уезжать из Лондона (это был их второй визит в столицу), когда получили письмо от своего поверенного, извещавшего их о том, что лорд Лоуренс оставил законного наследника, которого ему родила итальянка более низкого происхождения, и теперь выступавший от имени мальчика адвокат требовал возращения титула и состояния. Покойный сэр Лоуренс всегда отличался страстью к приключениям и был человеком непритязательным, чуравшимся роскоши. На суде, призванном восстановить законного наследника в его правах, выяснилось, что сэр Лоуренс пленился красивой, свободной жизнью простых итальянцев и женился на дочери рыбака-неаполитанца, родственники которой оказались настолько прозорливы, что настояли на официальном заключении брака.
Сэр Лоуренс и его молодая супруга на протяжении многих лет кочевали по берегам Средиземного моря и вели счастливую, беззаботную жизнь, не обремененную никаким обязательствами, кроме тех, которые были связаны с многочисленным семейством. Жена сэра Лоуренса была счастлива уже оттого, что они никогда не нуждались в деньгах и что муж бесконечно ее любил. Она ненавидела само название Англии – отвратительной, холодной, еретической страны – и всячески избегала упоминаний обо всем, что было связано с прежней жизнью ее мужа, а потому, когда его настигла смерть в Альбано, ее безутешное горе сменилось почти безудержным гневом, когда доктор-итальянец заявил, что должен сообщить английским родственникам Лоуренса Галиндо о его кончине.
В течение какого-то времени вдова ужасно боялась, что английские варвары явятся в Италию и предъявят свои права на ее детей, и потому укрылась вместе с ними в Абруцци, где жила на те деньги, что выручила с продажи мебели и драгоценностей, оставшихся от покойного мужа. Когда деньги закончились, она вернулась в Неаполь, где не была с того самого дня, как вышла замуж. Ее отец к тому времени умер, а брат унаследовал его исключительную прозорливость. Он сумел заинтересовать священников, и те навели справки и узнали, что наследство Галиндо стоит того, чтобы вернуть его законному наследнику, исповедующему истинную веру. Они обратились в английское посольство, и вскоре адвокат сэра Губерта получил письмо, в котором итальянские наследники требовали, чтобы он отказался от титула, состояния и возместил все потраченные им деньги. Однако сэр Губерт всячески противился этому требованию. Ему было невыносимо думать, что его брат женился на иностранке – католичке, дочери рыбака. Но еще хуже было то, что он и сам обратился в другую веру. Сэр Губерт приходил в отчаяние при мысли, что его фамильное поместье отойдет детям, рожденным от этого брака. Он сражался изо всех сил, нажив врагов среди своих новых родственников, и в итоге потерял почти все свое имущество, ибо упорно не желал прислушиваться к советам адвоката.
Наконец он потерпел сокрушительное поражение, и в мрачном отчаянии покинул свое жилище. Он даже сменил бы имя, если б мог: так сильно ему хотелось уничтожить все, что его связывало с католическим баронетом-полукровкой, его матерью-итальянкой и всеми детьми и няньками, что поселились в фамильном поместье сразу после его отъезда. Новые владельцы прожили здесь зиму, а потом, радостные и довольные, возвратились в Неаполь.
Мистер и миссис Галиндо жили в Лондоне, где бывший баронет получил должность викария. Как бы они были благодарны Марку Гибсону, если бы он опять сделал предложение их дочери: теперь уж никто не стал бы обвинять его в меркантильности, – но от него не было никаких известий, и это лишь служило доказательством того, что они не ошиблись на его счет. Не знаю, что думала обо всем этом мисс Галиндо, но леди Ладлоу рассказывала, что была ошеломлена нелестными отзывами о Марке ее родителей. Леди Ладлоу предполагала, что он знал об их переезде в Лондон. Его отцу это было известно наверняка, только вот любопытно, сказал ли он об этом сыну. Кроме того, семья носила довольно необычное имя, и было сомнительно, что Марк ни разу не слышал о благотворительных проповедях нового, очень красноречивого викария из церкви Святого Марка, что располагалась в восточной части города.
Все это время леди Ладлоу старалась не терять из вида семейство своей любимицы мисс Галиндо, и, когда родители девушки умерли, именно миледи поддержала ее решение не обращаться за помощью к своему кузену, итальянскому баронету, а вместо этого жить на сто фунтов в год, оставленные ее матери и детям, рожденным от его сына Губерта, старым сэром Лоуренсом, дедом мисс Галиндо.
Мистер Марк Гибсон получил довольно большую известность в качестве барристера в северном округе, но умер бездетным еще при жизни своего отца, став жертвой (как говорили) своей чрезмерной любви к горячительным напиткам. Доктор Тревор, лечивший мистера Грея и Гарри Грегсона, был женат на его сестре. Это все, что ее светлость знала о семье Гибсона. Но кто такая Бесси?
Со временем эта тайна тоже была раскрыта. За несколько лет до того, как я поселилась в Хэнбери, мисс Галиндо отправилась в Уорик по каким-то делам или за покупками, которые можно было сделать лишь там. Она приятельствовала с миссис Тревор еще с тех пор, как они обе жили в Уэстморленде, хотя, думаю, та была слишком молода, чтобы знать о попытке своего брата сделать предложение мисс Галиндо. К тому же, когда сватовство не увенчивалось
