Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Успокойся, Абай! - сказал Исхак тоном человека, якобы искренне озабоченного происходящим. - Да и не время тебе ехать! Есть еще одно, что ты должен узнать... Только что я заходил, справлялся... Магыш, оказывается, лежит сейчас при смерти! Ты что же, предашь память своего сына Абиша, когда его супруга потеряла рассудок, лежит, просит: «Хотя бы разок повидаться с отцом перед последним вздохом, поблагодарить за все хорошее!»

Абай вздрогнул, выпрямился в седле.

- И то правда! Что же это я? Как мог я забыть о ней! Ведь она гораздо несчастнее, чем теперь я.

И Абай отказался от своего намерения, решив немедленно возвратиться.

Магыш в эти самые минуты умирала, лежа в траурной юрте, что была поставлена на самой окраине аула два года назад. Возле высокой постели сидела ее лучшая подруга Макен, держа голову одинокой вдовы на своих дрожащих коленях.

Горе потери, боль утраты поразили, словно ядом, это молодое, сильное тело. Глубокая тоска мучила Магыш две зимы и три лета, теперь клятва, данная ею у гроба любимого мужа, исполнялась.

Абай вспомнил свои недавние стихи. Думая о ее безутешном, неизбывном горе, неотвратимо поедавшем душу невестки, словно болезнь, горе, которое и в сердце Абая поселилось теперь навсегда, он написал плач, и сейчас, скача во весь опор к одру умирающей, припомнил его строки...

Я стал бедней бедняка, Меня сгибает тоска.

Опоры ищет рука, -

А где она, где она?! Лишь горечь сердцу близка, Ему отрады не знать.

Мне наша скорбь тяжела.

Мой сын не встанет от сна. Мне трудно стало с людьми, Навеки я одинок.

Магыш, родная, пойми!81

Теперь безутешная вдова достигла своего, исполнила клятву. Магыш умерла в тот самый миг, когда Абай, отделившись от Шубара и Исхака, вдвоем с Баймагамбетом подъехал с тыльной стороны к траурному жилищу Абиша.

Еще на пороге, увидев глаза Макен, Абай понял, что это уже произошло. Он молча обнял свою мертвую невестку, и его крупные, горячие слезы тяжело упали на ее белое лицо.

В СХВАТКЕ

1

Избиение Абая в Кошбике породило немало противоречивых слухов, сплетен, досужих разговоров и бурных чувств. В тот день, когда униженный Абай вернулся домой, многие аулы иргизбаев даже посадили на коней своих джигитов, способных, по их собственному мнению, воевать. С криками: «Убьем! Изничтожим!» - шумная ватага объезжала многие аулы, всюду попивая кумыс, поправляя снаряжение и поигрывая соилами. Разговоры шли о том, что надо бы устроить засаду, перехватить Оразбая, когда тот будет возвращаться с выборов, и «перебить их всех в дороге» - соответственно, самого Оразбая и тех, кто будет с ним...

В таком настроении, постоянно прикладываясь к бурдюкам, джигиты собрались на вершине холма, правда, как вскоре выяснилось, - лишь для того, чтобы вдоволь нахвастаться своими былыми подвигами да еще немного попить кумысу. Когда бодрящий напиток закончился, то, после обеденной поры, слово за слово, все поутихли и еще засветло разбрелись по домам. Это же самое повторилось и на другой, и на третий день.

До Оразбая, разумеется, вскоре дошли все эти угрозы, слухи о каждодневных приготовлениях, и, несмотря на то что все это было похоже на пустые угрозы и имело явно кичливый характер, он не на шутку перепугался. Его обратная дорога пролегала через аулы иргизбаев, и он ехал в родные края крадучись, под покровом ночной тьмы.

Вернувшись в свой аул, Оразбай немедленно послал тайного гонца, затем другого и третьего - к Азимбаю, чтобы разведать настроение иргизбаев и обстановку в их аулах. Вот откуда взялся Кикым, которого чуть было не поймали Магаш и Какитай.

По-боевому настроенная ватага джигитов, уже привыкшая ежедневно пить кумыс на холме, всегда несколько остужалась, когда среди горячих воинов появлялись Такежан, Азимбай или Шубар с довольно постными лицами. Их же умиротворяющие разговоры и вовсе заставляли джигитов умерить свой пыл и спокойно разойтись по домам. Однако, вернувшись в аул Абая, они вновь возбуждались, хватали оружие и кричали: «Убьем! Уничтожим! Ударим!» - опять надевали старые, поношенные одежды, готовясь выступить в поход, крушить врагов.

Возглавив подобную разъяренную ватагу, в один из этих дней к Абаю явился старший из иргизбаев - Ирсай. Он то хныкал обиженно, то яростно ревел во всю глотку.

- Родной ты наш! Вот, хотим умереть ради тебя, - говорил он, тыча дрожащим перстом в сторону угрюмой толпы своих воинов. - Велишь рубить - изрубим, велишь биться насмерть -схватимся в жестокой битве с твоим врагом!

Люди, пришедшие с Ирсаем, были большей частью караса-калы, чернобородые жители аула, привычные к мирному труду. Магаш и Какитай пришли вместе с ними, желая узнать, как же теперь поступит Абай? Увидев своих молодых друзей, он вышел из оцепенения, в котором пребывал последние дни, и тихо проговорил, будто бы высказывая мысль, что всерьез мучила его:

- Если на человека набросилась кусачая собака, неужто он станет кусать ее ответно? Так же и самому ведь недолго стать собакой!

Несмотря на то что жители Шакпака, казалось бы, готовы были броситься в огонь, мало-помалу они все же остыли, особенно, увидев, что другие два аула сыновей Кунанбая вовсе не лезут в драку. Вслух, правда, об этом никто не говорил, но молчание Такежана и Азимбая было весьма красноречивым...

Воинственная ватага, то собиравшаяся выступить, то расходившаяся, была не единственной силой в среде тобыктин-цев: сородичи, аульные соседи - все так или иначе переживали случившееся, глубоко возмущались и готовы были мстить. Их слова быстро разнеслись по Чингизской и соседним волостям, приводя людей в волнение, причем самых простых кочевников, казахских середняков, в то время как баи, бии, волостные и прочие аткаминеры никаких особых воинственных настроений не выказывали.

Все же постепенно среди казахов Тобыкты созревала мысль наказать Оразбая. Предлагалось отомстить не только за поруганную честь Абая, но и за унижение тобыктинцев вообще.

- Надо выявить всех виновных, тех, кто дал Оразбаю курук в руки! - сказал один из предводителей сходки, куда пригласили Магаша и Какитая как самых близких Абаю людей. - Пусть они заплатят откупную, надо с позором выставить их перед людьми. Виновного - наказать, отобрать его достояние, весь его скот!

Говоря подобные слова Магашу, выслушивая его ответы, люди отмечали, что он любимый сын Абая, а среди молодых -самый рассудительный и образованный джигит.

Многие, все больше распаляя в себе