Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Если не считать юрких, снующих туда-сюда лодок, по-другому, как на больших паромах, перебраться через реку было невозможно, с чем и приходилось считаться, проявляя порой великое терпение, всем до единого - большим и малым, верховым и пешим, русским и казахам, жителям города и степнякам, прибывающим с караванами, обозникам из отдаленных городов, лихим ямщикам...

Сегодня, как и всегда, на пристани теснились многочисленные подводы и арбы в ожидании парома, который шел к слободке со стороны острова.

Стоило парому коснуться берега, с него повалили люди: верховые и пешие, покатились подводы и арбы - все, кто прибыл на эту сторону из Большого Семипалатинска. Едва паром опустел, как на него хлынул встречный поток - такие же арбы и повозки, задевая друг друга колесами, с грохотом и шумом катились по деревянному мостику, что соединял пристань с паромом.

Позади каждой арбы висела торба с кормом, чтобы задние лошади, зарясь на нее, сами устремлялись вперед, без понуканий возчика. В общей толчее трудно было разобрать, куда идет передняя арба: может, она прямо сейчас свалится в реку, и ты свалишься за ней... Или на пароме начнется пожар, а повозка за повозкой все так же будут идти вперед, под напором задних - хоть в воду, хоть в огонь. Сейчас самыми смелыми оказались арбы ямщиков, ехавших со стороны Жетысу, они и вырвались вперед, обгоняя зацепившиеся повозки. Пешему путнику должно было сильно повезти, чтобы занять местечко поудобнее, прежде других добраться до парома, не теряясь в этой суматохе, под окрики и ругань ямщиков, свист их длинных бичей.

Пешим и верховым было положено заходить на паром первыми. Ловко шмыгая между повозками, они раньше всех забирались по мостику на паром. Уже оттуда, как бы спасенные от общей давки, они весело смотрели на яростную борьбу колес, происходящую на мостике. Под их гогот порой у чьей-то арбы отлетала осевая чека, подкашивались колеса, ломались оглобли. А уж если половина арбы, запряженной строптивым верблюдом, вдруг повисала над быстрой водой, для пеших путников не было более интересной забавы!

В такие минуты пристань оглашалась невообразимым шумом, руганью:

- Ай хой!

- Пошел вон!

- Стой! Сукин сын!

- А ты сам свинья!

- Чего глаза вылупил?

- Вот змеюка! Куда ползешь?!

Кого-то придавит, он взмолится о помощи, раздастся плач ребенка, истошный крик женщины, вдруг, совсем некстати, ржание осла. Так и живет пристань с утра до ночи, под скрипы несмазанных колес и крики, гомон толпы.

Сейчас, когда Марков, фельдшер Девяткин и их общий друг грузчик Сеит попали наконец на паром со стороны слободки, там уже никто не толкался, не дрался за место, по той простой причине, что паром уже был битком набит и немедленно отчалил. Те, кто не смог прорваться на своих больших арбах, остались на берегу, ожидая возвращения и следующей ходки парома. Сеит, Девяткин и Марков вышли на нос парома со стороны острова, чтобы полюбоваться голубой водой Большого Иртыша.

Прямо посреди парома стояло с десяток крепких повозок, ямщики восседали на козлах в смиренном ожидании. Когда Сеит пробирался сквозь эти толпящиеся арбы, пригнувшись под шеей чьей-то лошади, вдруг кто-то окликнул его. Грузчик поднял голову и, узнав своего доброго знакомого, радостно воскликнул:

- Е, Жунус, ты ли это?

Встав на колесо, он проворно запрыгнул в высокую арбу. Повозка была доверху набита шкурами всякого пушного зверья, которые были закрыты мешковиной и аккуратно перетянуты веревкой. Сеит помахал своим спутникам, приглашая их сесть подле себя. Те охотно согласились, поскольку никаких лавок или стульев на пароме предусмотрено не было. Марков и Девяткин тотчас запрыгнули в арбу, устроившись на мягких мешках с мехом.

Представляя друзьям Жунуса, своего давнего знакомого, Сеит повел о нем обстоятельный рассказ.

- Когда-то и он был грузчиком в нашем Затоне, был не менее крепок, нежели я, правда, Жунус? - говорил Сеит, толкая кучера в бок. - Бывало, спорили, кто сильнее, кто больше поднимет руками. Как видим, Жунус не только телом крепок, но и умом, смотрите, как разбогател, баем стал! Вот и арбу, и лошадь свою имеет, везет шкуры, волчьи да лисьи. Вон, какое достояние везет! Откуда едешь, Жунус? - только в самом конце своей речи задал Сеит вопрос, который, по правилам приличия, должен был задать в начале.

- Со стороны Жетысу, с Шубарагаш-Ойжайлау! - немедленно отозвался Жунус, весело блеснув глазами.

Было видно, что человек этот когда-то был рыжеватым, со светлой кожей, но сейчас изрядно загорел на солнце. Его обве-

тренное лицо потемнело, ладони потрескались и кровоточили. Похоже, совсем недавно, оказавшись в городе, он коротко подстриг свою бурую бороду, придав ей остроконечную форму. Рассказ Сеита о нем же самом он слушал, добродушно улыбаясь.

Его собственный, ответный рассказ прозвучал не столь ободряюще... Оказалось, что Жунус все еще ходит в наемных ямщиках бая, полуказаха по имени Матели. Лошадь с арбой были байские. И летом, и зимой он возит различные грузы. Вот и на этот раз шел в караване в двадцать подвод, с грузом звериных шкур, собранных по эту сторону от самой китайской границы. Только десять ямщиков сумели зацепиться сейчас за паром, остальные десять остались на пристани.

Вскоре все, сидящие в арбе на мешках со шкурами, неторопливо разговорились. Сеит и Жунус толковали о чем-то своем, а Девяткин спросил Маркова, откуда тот едет и, получив ответ, выслушал его дорожную историю, поскольку встретились они только что, у самой пристани, и толком не успели поговорить.

Девяткин, как выяснилось, ездил ниже по течению Иртыша, а Марков - выше. Девяткин с неделю был в казахских аулах на левом берегу, лечил людей, занемогших от инфекционной болезни, предположительно тифа. Марков отдыхал на пикете Шоптигак, в ауле Жоламан, рыбачил и охотился. Оба сейчас возвращались домой.

Когда рассказы обоих исчерпались, они замолчали, глядя на воду, слушая плеск волн о борт парома да голос Сеита, который взволнованно говорил по-казахски с ямщиком.

- Эге, да о чем же они говорят! - воскликнул Девяткин, прекрасно понимавший язык степи. Он немного послушал, склонив голову набок, затем пояснил: - Они ведь об Ибрагиме Кунан-баевиче сейчас говорят!

- Неужели? - удивился Марков, почему-то весьма пораженный тем, что рабочий и ямщик говорят об Абае.

Прислушавшись, он действительно уловил его имя в потоке речи, но, не полагаясь