Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

— Скажите, ваша честь, если принципы таковы (вы излагаете их убедительно), то на каком основании можно осудить аннексию Крыма? Россия называет это результатом референдума, Украина — аннексией. Однако, что бы там ни произошло — случилось это вне территории Британии.

— Верно. Однако этот случай — нарушение международного права. Осуждая аннексию, я придерживаюсь не британского, но международного закона.

— Логично. А убийство, разбой, организация преступных синдикатов, коррупция, рэкет, вымогательство, незаконная приватизация народной собственности — если это происходит не на территории Британии, то не подпадает под международное право? Не существует общего международного права на преступления такого рода? Убийство в одном обществе не является преступлением в глазах другого общества? Верно?

— Советую проконсультироваться у коллег. В стенах Оксфорда имеются знатоки права. Существует процессуальная последовательность. Если бы страна Россия обратилась в Интерпол, подняла вопрос об уголовных преступлениях Березовского на планетарном, так сказать, уровне, — тогда, возможно (не утверждаю, но говорю: возможно), британский суд мог бы заняться проблемой с этой точки зрения.

— Благодарю за уместную критику. Я не специалист.

— Not criticism but just observation. Должен уточнить, обращение в Интерпол не изменило бы ситуации, поскольку мистер Березовский получил в Британии политическое убежище. Как узник совести.

— Oh, really? — Так полагается выразить удивление.

— Indeed so. — Так полагается вразумить собеседника.

— Good for him. — Сказано с некоторым осуждением статуса «политического беженца», выданного мошеннику.

— He obviously deserved his status. — Расставляет приоритеты: у Березовского есть этот статус, у брата Рихтера такого статуса нет.

— Остается сожалеть, что брат не занимался политикой.

— So sorry.

— Позвольте суммировать то, что я понял. Вывезенные в Британию капиталы, украденные из российского бюджета, связанные с убийствами частных лиц, не являются нарушением международного права. Но проведенный референдум в Крыму и последовавшее переподчинение территории являются нарушением международного права.

— Вы упрощаете, — благосклонно улыбнулся судья.

— Арест вашего брата связан с махинациями России на Донбассе, — поляк Медный подал голос, подслушал реплику. — Тогда — в Гаагу!

— При чем тут Донбасс?

— Как, неужели ваш брат поддержал агрессию Путина?

— Но при чем тут Донбасс и Путин? Брата арестовали по ложному обвинению!

— Сегодня нельзя остаться в стороне от политики, — сказал швейцарский посол.

— Сегодня все связано с войной, — сказал Медный.

Подавали «Сен-Жульен» 2008 года. Сомелье колледжа, пожилой испанец Антонио, возникал за всяким плечом, мягким движением дополнял бокал до положенной трети, едва бокал грозил опустеть. Таким образом создавалось впечатление, что пьют умеренно, хотя ученые вороны пили не переставая.

— Поднимаю бокал, — сказал адмирал, — за братство. Здесь, — отметил флотоводец значительно, — наблюдаю людей из разных стран, они пришвартовались к нашей семье. Здесь — надежней, чем в Европе. Ни для кого не секрет, что Европа переживает непростые времена. Зададимся вопросом: неужели ковчег тонет?

Поскольку именно корабль Британии выпустил в старую лоханку Европы торпеду, вопрос адмирала был риторическим.

— Если ковчег тонет, то лишь наука способна объединить умы. Соединим наши знания! Сплотимся вокруг колледжа! — Сам адмирал университетов не кончал, знаниями не располагал, но убеждения его вызывали овацию.

Алистер Балтимор, галерист, в знак одобрения речи постучал ножом по бокалу — мелодичный перезвон, подхваченный десятком ножей и бокалов.

— Не бросаем своих в беде! — никакой беды в обозримом пространстве обеденной залы не предполагалось, но адмирал говорил о человечестве в целом.

— И наш президент так говорит, — ляпнул русский политолог Прокрустов с другого края стола. — Потому русские и поддержали Донбасс.

— Диверсантов заслали в Донбасс! — вскипел Джабраил Тохтамышев, предварительно обменявшись со своим другом — цепным псом российского режима Прокрустовым — доверительным взглядом. Ссоры их происходили с общего согласия и в утвержденных заранее рамках.

— Лучшие люди страны протестуют! — Тохтамышев привстал, чтобы его могли увидеть все. — Вспомните выступление Шпильмана! Что скажете о статье Казило? У вас есть ответ Плескунову?!

— Джентльмены, полагаю, пришла пора оставить споры.

Диалог, неуместный во время евхаристии, был пресечен адмиралом. Пусть случится землетрясение или война; возможны даже перестановки в правительстве, но конфликты убеждений — недопустимы.

Адмирал легко перевел судно на другой курс и сказал:

— После «Сен-Жульен» будем пить бургундское. Порядок необычен. Но Антонио настоял на том, что сегодняшний «Сен-Жульен» достаточно легок, а «Шамбертен», как ни странно, потяжелее.

— Как? Неужели?

— Необычно.

— Экстраординарно.

Проследив, чтобы беседа шла в фарватере указанной реплики, адмирал повернулся к Рихтеру. Посажен Марк Рихтер был не столь далеко — всего через две тарелки.

— Ваш vis-à-vis Алистер один из нас. Оканчивал Камберленд тридцать лет назад. Он вам поможет.

Галерист активно жевал филе зебры: бакенбарды ходили ходуном; не отвлекаясь от процесса, кивком подтвердил слова адмирала.

— Жанна! — воззвал адмирал, разворачиваясь в другую сторону и сигнализируя бокалом Рамбуйе, — мы рассчитываем и на ваше участие.

Плоское лицо красавицы выразило солидарность с чаяниями адмирала. Уверившись в согласии на сотрудничество, адмирал послал Рихтеру ободряющий взгляд.

После каре ягненка, которое запивали бордо, ученым воронам предложили жареный козий сыр с латуком, и душистый «Шамбертен» прекрасно завершал трапезу.

Паства — то есть студенчество — снизу могла любоваться жертвенным столом на пресвитерии.

Марк Рихтер чувствовал, что пьянеет. Состояние было знакомым — он ждал, когда опьянеет настолько, чтобы уже не думать о семье. Пил рюмку за рюмкой, а сомелье Антонио подливал.

Бруно Пировалли развлек присутствующих новеллой о том, как он случайно перепутал бордо с бургундским и что из этого вышло. Потеха, да и только. Застольная беседа журчала ровно, реплики были негромкими, и, когда Рихтер проваливался в пьяное забытье, а потом возвращался к общему разговору, он убеждался, что ничего не пропустил: все остается на прежнем месте.

Таинство евхаристии вскоре было завершено, мастер колледжа сызнова постучал по столу молотком, призывая священнослужителей покинуть храм и спуститься по лестнице в комнату, предназначенную для портвейна и сигар — своего рода крипту собора.

Там, в этой тайной крипте, мантии снимали, воротники расстегивали, пиджаки скидывали — и каждый садился там, где хотел, чтобы отдаться приватной беседе, неуместной за общим столом.

И здесь, пока наполнялись стаканы портвейном и малагой — ибо как завершить таинство без них? — подвыпившего Рихтера увлекли в оконную нишу, где были приготовлены три кресла. Реджинальд Лайтхауз и сэр Джошуа Черч разместились по обе стороны от Марка Рихтера; разговор повел старший бурсар.

— Вы понимаете, что у колледжа имеются деньги…

— Догадываюсь.

— Банковское дело в России вам известно?

— Неужели вложили в российский банк?

Бурсар рассказывал спокойно и точно.

— В России существует Нацбанк. Это не обычный банк, имеет статус государственной корпорации развития, используется для стратегически важных проектов. По сути, это часть правительства, выведенная в отдельную форму, чтобы проще осваивать