Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров
После неизбежного «Хайль Гитлер!» и ответного «Хайль…» из приемной донесся негромкий стук закрывшейся двери и деликатный, маслянистый лязг хорошо смазанного запора: дружище Хайнрих принимал меры к тому, чтобы их не беспокоили по пустякам. Вернувшись в кабинет, бригаденфюрер прошел в дальний угол и, весело подмигнув сидящему на диване Штиреру, извлек из вмонтированного в стену и замаскированного дубовой панелью сейфа бутылку хорошего французского коньяка.
— Купил в двух кварталах от Эйфелевой башни, — сообщил он, торжественно водружая бутылку на стол. — Коньяк — одна из очень немногих вещей, которые примиряют меня с существованием этой нации трусливых полужидов-полуцыган. — Он ловко, одним ударом по донышку, выбил пробку, с негромким хлопком извлек ее из узкого горлышка и разлил коричневатую жидкость по рюмкам, которые, словно по волшебству, возникли на столе. — Давай выпьем за то, чтобы эта неприятная история поскорее благополучно кончилась и забылась. Прозит!
— Прозит, — откликнулся Штирер и, смакуя, пригубил коньяк. Напиток и вправду был хорош, даже божественен, невзирая на свое «полужидовско-полуцыганское» происхождение. — На твоем месте, Хайнрих, я выкинул бы русского из головы. Обидно, что ему удалось ускользнуть, но мы же с тобой согласились, что уйти далеко он не мог. А раз катер до сих пор не найден, значит, он лежит на дне…
— Катер, скорее всего, лежит, — согласился Шлоссенберг, грея в ладони рюмку. — А вот насчет русского я, к сожалению, не так уверен. А что, если его все-таки подобрали свои? Взяли на борт и только потом потопили катер… А?
— Ну и что? — пожал плечами Штирер. — О чем он может рассказать? Хотя… — Он, как давеча Шлоссенберг, с силой хлопнул себя по лбу. — Мой бог, карта! Ведь на катере, наверное, была карта!
— Ерунда, — возразил Шлоссенберг. — Карты, которые находятся на наших сторожевых катерах, слепые. Там нет ни одного географического названия — ничего, кроме очертаний береговой линии и указаний глубин. С учетом специфики службы и ограниченной дальности хода большего в данном случае и не требуется. Капитанам строжайше запрещено делать на этих картах какие-либо пометки, так что забудь о карте, Курт. Беспокоиться надо не о ней.
— А о чем же?
Шлоссенберг вздохнул и залпом выпил коньяк.
— Давай отбросим предположения, — предложил он, наливая себе новую порцию. — Как он завладел судном, далеко ли ушел, выжил или погиб, куда подевался катер — всего этого мы, вероятнее всего, никогда не узнаем, все это могло быть так, а могло и как-нибудь по-другому. Попробуем сосредоточиться на том, что мы с тобой видели своими глазами. Вот ты — что ты видел? Рискни, проверь свою наблюдательность, господин инженер!
— Осмелюсь предположить, что видел то же, что и ты, — сказал Штирер, храбро поднимая брошенную приятелем перчатку. — Эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами: катер уходит от пирса, на корме плещется флаг, а рядом с ним почему-то торчит пехотинец с винтовкой… Он был здорово небрит, и я, помнится, подумал, что дисциплина…
— К дьяволу дисциплину! — неожиданно взорвался Шлоссенберг. — Давай начнем сначала. Итак: катер…
— Катер, — не понимая, чего от него хотят, повторил инженер. — Солдат на корме… то есть это я тогда решил, что солдат, потому что на нем была униформа… Потом он заметил твой плащ и отсалютовал, а ты ответил на приветствие…
— Верно, — согласился Шлоссенберг. — Все верно, дружище. И все это не лезет ни в какие ворота.
— Почему? — удивился Штирер. Из всего, что рассказал ему сегодня Хайнрих, о чем они успели переговорить, описанная картина казалась наименее заслуживающей внимания. — Он выглядел вполне обыкновенно…
— Вот, — сказал Шлоссенберг. — Вот именно, вполне обыкновенно.
— О, черт, — негромко, но с большим чувством произнес Штирер.
— А, начинаешь прозревать! — бригаденфюрер невесело рассмеялся и подлил ему коньяка. Для этого ему пришлось покинуть кресло и, обойдя стол, присесть на уголок. — Подожди, то ли еще будет! Поверь, дружище, я тоже далеко не сразу это сообразил. А когда сообразил, это подействовало на меня, как удар доской по уху. Давай-давай, шевели мозгами! А чтобы было легче, воспользуйся любимым приемом дядюшки Хайнриха: поставь себя на место этого русского.
Инженер честно попытался внять совету, хотя в общих чертах уже понял, что было не так в картинке уходящего в море сторожевого катера — вернее, в небритом пехотинце, что стоял на его корме.
Неправильно было то, что они со Шлоссенбергом вообще его видели — как, несомненно, и все, кто смотрел в этот момент в нужную сторону. На месте беглеца, даже будучи одетым в чужую униформу, Курт Штирер постарался бы забиться в самую узкую щель в самом дальнем и темном уголке трюма. Но беглец спокойно торчал на виду у всех, в том числе и у команды катера, и даже имел наглость салютовать Шлоссенбергу.
Как, во имя всего святого, это ему удалось?! Ведь он же не знает немецкого, верно? Прикинулся глухонемым? Бред! Капитан катера мог быть идиотом, не говоря уже о его подчиненных, но, майн готт, не до такой же степени!
Значит, немецким этот оборотень все-таки владел, причем владел достаточно хорошо для того, чтобы ввести команду катера в заблуждение. Ведь ему пришлось говорить много и убедительно, когда его обнаружили на борту, и, судя по тому, как он картинно, ни от кого не скрываясь, торчал рядом с флагштоком, ему блестяще удалось обвести капитана вокруг пальца.
На минуту Штирер задумался, не понимая, почему это так взволновало Хайнриха. Ну знает немецкий, и что с того? Хорошо учился в школе и, вполне возможно, углубил свои познания в университете — что в этом страшного?
И вдруг он испытал так удачно описанное Шлоссен-бергом ощущение, действительно напоминавшее оглушительный удар по уху тяжелой мокрой доской. Оно было вызвано воспоминанием о том вечере, когда они вот так же сидели в этом самом кабинете. Правда, на диванчике, где сейчас разместился Курт, тогда сидел доктор Крюгер. Потом доктор ушел, а Хайнриха вдруг повело откровенничать, описывая блистательные планы фюрера, связанные с ролью бункера в новом этапе наступления войск рейха на русский Север. А пленный русский
