Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

Телефонист кричал в трубку, Варфоламеева искали, доложили, что объезжает блокпосты.

Варфоламеев формально был прикомандирован к 6-й казачьей бригаде, и его часть находилась в десяти километрах от группы Оврагова, но подчинение у воинских частей было разное, и приказы не корректировались. Это вообще была главная проблема украинской войны — нет единого командования и нет единого плана кампании.

— Впрочем, отставить, не звони. — Оврагов сказал телефонисту. — Пошлю вестового. Капитан, — он кивнул прибывшему капитану Савельеву, хмурому, собранному человеку, — на улице меня ждет ординарец. Пригласи его.

Капитан вернулся с ординарцем Оврагова.

— Где тот мальчик, который вился рядом? Пешков фамилия. Он где? Пусть немедленно выезжает, ищет Варфоламеева; тот назовет удобный пункт встречи через сорок минут. На все у мальчика Пешкова четверть часа и машина.

— Сдриснул Пешков еще в Наро-Фоминске, — сказал ординарец. — Пятисотый. Что с него взять.

Пятисотыми называли тех, кто записывался в ополчение, а потом, поняв, что прогулка веселой не будет, уходил с войны, как уходят с неинтересного спектакля. Двухсотых (номер 200 означал убитого) и трехсотых (номер 300 — раненый) было много. Но пятисотых было тоже много.

— Ты видел, как он ушел?

— Убежал. Видел.

— Почему не застрелил? Дезертиров теперь расстреливаем.

— Бежал шибко быстро. Не успел.

— Плохо стреляешь, после боя три дня ареста. Поедешь к Варфоламееву сам.

Ординарец вышел, а капитан Савельев сказал Оврагову:

— Так ведь надо погнать фрицев, товарищ полковник.

Теперь говорили не «хохлы», а «фрицы», потому что на линию огня вышли германские танки «Леопард» и война — так казалось солдатам — стала продолжением войны с гитлеровской коалицией.

— Безусловно, — сказал Оврагов. — Если бегать с фронта перестанем.

Паша Пешков и впрямь убежал.

Человек рассудительный, привыкший взвешивать все «за» и «против» в любой ситуации, Паша Пешков пришел к выводу, что, выбирая между службой путинскому режиму и службой иностранному капиталу, следует предпочесть тихий третий путь. К чему крайности? Служба в рядах уголовников и битва с украинской армией сулила ему смерть, вероятно мучительную. Сотрудничество с иностранными эмиссарами грозило арестом и тюремным сроком в российских застенках. А путинские соколы известно какие — беспощадные и черствые. Его, правда, чуть было не пригласили на роль стукача в карательные органы России. Но шпионаж в пользу правоохранительных органов тоже был чреват неприятностями. Столичная интеллигенция умеет, когда хочет, свести счеты: вычисляет предателей и доносит украинским партизанам. Доносы писали практически все. То и дело всплывали рассказы о путинских наймитах, которых террористы взрывали в машинах и в туалетах. Зайдет внештатный сотрудник ФСБ в туалет помочиться, а в сливном бачке унитаза — динамит. Агент нажмет кнопку слива — и бабах!

Нет, ничто из перечисленного не блазнило Пашу Пешкова, но менее всего — битва за Бахмут.

Обдумав свое положение в тесном кругу товарищей по оружию, Паша пришел к выводу, что из этого тесного круга следует незамедлительно выбраться. Оружие и амуницию он выбросил в снег, бежал резво, но расчетливо: никак нельзя было попасть в расположение Кантемировской дивизии, что под Наро-Фоминском. Поэтому Паша заложил петлю в лишних восемь километров, бежал через снежные поля, но зато, когда появился в черте Москвы — то в этом оборванном тощем человеке никто бы не признал дезертира. Паша напоминал таджикского разнорабочего, ищущего, кому бы предложить свои услуги. Самым рациональным выходом, решил Паша, будет возвращение в квартиру к Наталии Мамоновой.

Что и говорить, расстались не лучшим образом, но во многом он виноват сам. В конце концов, что стоило ему промолчать? Подумаешь, гордость проявил! Не нравится ему, видите ли, что у его сожительницы имеются любовники. Ах, скажите, какой переборчивый! Ну да, Наталия — женщина любвеобильная, такой пышной даме требуется признание, нужны поклонники. Да, можно и приревновать. Однако, если уж быть до конца последовательным, связи Наталии обеспечивали весьма завидный комфорт. Уровень жизни в квартире Наталии был не просто лучше среднеарифметического уровня жизни москвича, нет! То был достойный уровень жизни по европейским меркам. Отведав баланды из котелка и промерзнув в вагонах, начинаешь ценить провансальское розе и мягкий диван.

Следует потерпеть. И мало того: пока Паша брел, утопая в снегу, от Наро-Фоминска до Москвы, он пришел к выводу, что мог бы принимать более активное участие в жизни Наталии. Не только пользоваться плодами ее успехов и побед, но даже и находить для Наталии партнеров. Должен же и он вносить свою лепту в семейный уклад.

Если глядеть на вещи здраво, то во всякой организации — и, возможно, в семье прежде всего — необходимо договорное распределение ролей: есть управляющий и направляющий, есть исполнитель. Доходы делят пополам.

С этими мыслями Паша открыл дверь в заветную квартиру, благо запасной комплект ключей он предусмотрительно изготовил.

В это самое время Микола Мельниченко принимал бой в снежной степи.

Табор цыган, ведомый украинскими военными, был обнаружен российским патрулем, и по ним открыли огонь.

Следовало вывести цыган из-под огня, о капитуляции речь не шла.

— Примем бой, — сказал Жмур. — По открытой степи в атаку не пойдут. Цыгане пусть уходят. Транспорт должен быть скоро.

— Вы уйдете, — сказал Мельниченко, передавая детей Жмуру, — идите быстро. Транспорт скоро подойдет. Успеете. Одни цыгане не дойдут. Идите быстро, — повторил он настойчиво. — Идите как можно быстрее. Я задержу.

Каменное лицо не выражало ничего. Он всегда знал, что придется умереть.

Командир «Харона», как обычно резкий и решительный, сразу принял план отхода. Табор сбился в плотную толпу, пригнувшись, люди уходили в ту сторону, где их мог подобрать украинский транспорт, а Микола Мельниченко остался на линии огня.

— Там встретимся, — сказала Лилиана, взглядом указала на небо.

Она трижды мелко перекрестила Мельниченко.

— Обязательно, — ответил Мельниченко.

— Задай им перцу! — сказал лимонный комиссар Грищенко, всем корпусом уже извернувшись к бегу, — отплати им! За ридну неньку Украину.

— Уноси свои желтые кальсоны, — сказал Мельниченко.

Сейчас он лежал в снегу, отстреливаясь, жалея, что никакого серьезного оружия при нем не было. Пули противника пока миловали, но то, что живым уйти не удастся, Мельниченко понимал. Видимо, в патрульной машине солдат было немного, иначе его бы давно убили перекрестным огнем. Тоже человека четыре, думал Мельниченко. Он перекатывался по снегу, меняя угол стрельбы. То оружие (а ему оставили все оружие, что было при отряде), то количество боеприпасов, которые оставил ему командир, позволяло вести огонь недолго. Надо было создать впечатление, что отстреливается несколько человек. Хорошо бы не пошли в атаку, больше надеяться не на что.

Если бы у Миколы Мельниченко была