Мимочка - Лидия Ивановна Веселитская
Maman все это было тем более приятно, что она верила в него, как в Бога!
А как добросовестно Мимочка лечилась! Maman так строго следила за этим, что если у источника нечаянно наливали Мимочке немножко больше полустакана, то она заставляла выплеснуть все и наливать снова… Как можно! Уж лечиться так лечиться. Воды не шутка…
И добросовестное лечение шло Мимочке впрок. На щеках ее заиграл румянец, глаза заблистали живее и веселее… Она уже не так легко утомлялась, лучше спала и ела.
Со второго же вечера дамы наши показались на музыке, где обратили на себя внимание изяществом своих туалетов и манер. Maman нашла водяное общество ужасным. Дамы были все какие-то просвирни или захолустные помещицы, а мужчины и того хуже. Петербургских почти не было; знакомых – никого. В первые дни maman только и раскланивалась что с Варяжским, да еще с одной старой девой из Петербурга, которая уже третье лето привозила сюда брата, не владеющего ногами. Дева чувствовала себя здесь как дома и, вероятно, считала себя лучше всех, потому что относилась ко всем очень свысока. Она знала всех докторов, их жен, их романы и скандалы, их сплетни… И хотя в глазах maman докторские жены были те же просвирни, тем не менее она не без интереса наводила на них лорнет, слушая рассказы m-lle Коссович.
Вава чинно и послушно сидела подле maman, но взглядом искала в толпе Вашингтона и Вильгельма Телля и, не найдя их, начинала следить за играми детей, бегавших в полукруге.
Мимочка улыбалась доктору Варяжскому, а взглядом искала его – l’homme au chien. Но его не было.
Он показался на музыке только недели две спустя по их приезде, тогда, когда Мимочка перестала уже ждать его и почти забыла о нем. И появился он в обществе самых ужасных дам. Кроме просвирней, докторских жен и всяких провинциалов, на водах были еще актрисы. Тут была почти вся труппа из Киева. В числе актрис была Ленская, очень хорошенькая водевильная актриса, а с ней приехала и ее сестра, не актриса, но уже положительная красавица. Обе сестры были всегда нарядно и ярко одеты, всегда веселы и всегда окружены мужчинами. Всякий приезжавший в Железноводск ходил первые дни в их свите; затем, освоившись и оглядевшись, находил себе других знакомых и уже едва им кланялся; но так как с каждым днем все-таки прибывали все новые лица, то они и не оставались без кавалеров. Вот с ними-то и показался он на музыке. Он вел под руку старшую Ленскую (не актрису), которая улыбалась радостнее обыкновенного, показывая чудные белые зубы. За ними шли младшая Ленская и актриса Морозова, окруженные толпой молодежи. Впереди всех шел Рекс. Господин его был одет уже совсем по-новому, весь в светлом, в шляпе с белым вуалем, но с тем же отпечатком щегольства. Вава громко назвала по имени собаку, что заставило его оглянуться и узнать уже виденных им дам. Но он только мельком взглянул на них и сейчас же принялся нашептывать что-то своей спутнице. Затем вся компания расположилась в полукруге, как раз против Мимочки, которой это было очень неприятно.
Кто же он такой, если он находит удовольствие в таком обществе?.. В первый раз сестра Ленской показалась Мимочке такой отвратительной. Она красива, да, но как животное… И какие у нее гадкие глаза – влажные, окаймленные коричневой тенью. И руки не хороши. И как вульгарна, как пестро одета! И Рекс лежит у ее ног, и она гладит его по голове рукой без перчатки, и смеется, и сияет удовольствием, потому что он, очевидно, говорит ей что-то ласковое, и любезное, и приятное.
Мимочка была уязвлена. Она сидела одна подле maman и m-lle Коссович, которые вели свой разговор. Вава ушла со своей новой знакомой на гимнастику. Варяжского не было на музыке; не было и знакомого офицера из ее дивизии. И она должна была сидеть одна и смотреть на надоевший ей Бештау и на эту неприличную компанию.
В этот вечер она вернулась домой очень не в духе; ей даже хотелось плакать. Вероятно, она слишком много ходила в этот день или это была «реакция».
К утру, впрочем, досада стихла. Ей даже стало смешно, что она могла так принять к сердцу равнодушие или невнимание совершенно чужого ей человека. Никого ей не нужно. Разве она ищет поклонника? Господи, да если б она захотела… да вся дивизия за ней ухаживала бы, да за ней не одни офицеры ухаживали бы. Разве она не хороша? Во всяком случае, она не хуже этих актрис в пестрых платьях.
И что ей до них до всех? Она приехала сюда лечиться. Ей приятно, что она здесь одна, без Спиридона Ивановича, без беби. Она снова чувствует себя барышней, молодым и свободным существом. Она знает, что туалеты ее здесь лучше всех, что сама она тоже лучше всех. Она читает это во взглядах встречающихся ей мужчин и женщин… И это все, что ей нужно.
Она продолжала добросовестно пить воды, занималась своим туалетом и своей наружностью и при встречах с ним (он переехал в Железноводск) смотрела на него так, как будто перед нею был фонарный столб. Но, и не обращая на него внимания, она всегда видела, как он одет, и с кем он, и в каком настроении, и как он на нее смотрит…
Вава тем временем блаженствовала. Она гуляла одна. Maman не разрешала ей этого, но смотрела на это сквозь пальцы. Утром Вава выходила на музыку вместе с Мимочкой, но чуть подходил к Мимочке доктор Варяжский или офицер из ее дивизии, как Вава исчезала и через минуту была уже где-нибудь в чаще, в глухих тропинках, высоко на скале, по которой она карабкалась, как коза. У нее были любимые уголки на каждый час дня. Она знала, откуда лучше всего вид на закат, где прохладно в полдень, где тепло утром… Вава не боялась ни змей, ни тарантулов, лезла в чащу леса, в бурьян и крапиву и возвращалась домой в изорванных башмаках, с исцарапанным лицом и руками, с репейником и травой в волосах, с клещами и гусеницами на белье и платье… Катя по приказанию maman принималась переодевать и отчищать ее, а Вава говорила, смеясь, что ей по сердцу только такие прогулки, которые свидетельствуют о ее общении с природой. Утро Вава проводила большею частью на верху Железной
