Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

закату, базарная площадь пустела. Задерживались только русские женщины — тор­говки всякой всячиной да узбеки, надеявшиеся продать подороже сохранившиеся за зиму яблоки. Праздноша­тающихся людей почти не было. На краю базара группа дунган, уйгур и татар играла в кости. Они увлеклись игрой, напирали друг на друга, спорили, поднимая шум на всю площадь.

Яшайло незаметно подошел к этой группе и примо­стился с краю. Неподалеку от играющих стояли, тихо разговаривая между собой, безусый юнец-казах и высо­кий, с длинными выгнутыми усами русский. Юного джи­гита Яшайло узнал сразу: это Саха! Атаман сейчас дал поручение следить за ним? Но Яшайло не сказал атама­ну, что он по заданию полиции уже установил слежку за Сахой, едва тот вышел из тюрьмы.

Сейчас сыщика интересовал больше долговязый с серповидными усами. А у Яшайло отличная память, на­метанный глаз, он опознал русского сразу. Это — казак, вернувшийся недавно из сибирской ссылки.

Яшайло новострил уши. О чем же они говорят? Уло­вить хотя бы одну фразу! Но ничего не слышно. Кося, глазами, Яшайло стал приближаться к Сахе и Березов­скому и нечаянно толкнул одного из игроков.

— Слепой, что ли?— закричал тот и оттолкнул его плечом.

— Прошу прощения!—сказал Яшайло и замер на месте, прикинулся интересующимся игрой, но глаз с Бе­резовского и Сахи не сводил.

Вскоре они покинули базар, вышли на Торговую улицу. Яшайло последовал за ними, держась на таком рас­стоянии, чтобы не потерять из виду. Березовский и Саха прошли в парк и остановились перед деревянным домом. Постучались. Им открыли дверь. Оба зашли в дом.

Надвигались сумерки. В парке было тихо, безлюдно. Яшайло крадучись приблизился к домику и спрятался за ствол дерева. В домике разговаривали, но слов нельзя было разобрать. Яшайло обогнул домик и прильнул к сенцам. Дверь из комнаты, вероятно, была приоткрыта, тянуло табачным дымом. Он уловил три слова: Бокин... Суд... Горы... Яшайло плохо знал русский язык. Слово «Юрьев» не понял: фамилия это или название какого- нибудь предмета?..

Не отрывая уха от тонкой стенки, он продолжал при­слушиваться. Вдруг где-то вблизи раздался топот кон­ских копыт. Яшайло оглянулся и увидел: всадник ехал прямо к этому дому. Остановив лошадь, он спрыгнул с седла и камчой постучал в окно. Постучал тихо, только три раза. Ему сразу же открыли дверь.

Яшайло успокоился: его не заметили. Стало еще тем­нее, можно продолжать слежку.

Что делать аульному казаху в русском доме? Он приехал неспроста. Яшайло завернул за другой угол до­ма: там фруктовый сад. Осторожно ступая, он подошел к окну, выходящему на южную сторону. Занавеска была чуть приподнята. Яшайло заглянул и увидел сидящих за круглым столом четырех человек: там были Саха и дол­говязый с серповидными усами, русский с редкой окла­дистой бородкой — хозяин дома, он в одной рубашке, н только что приехавший аульный казах.

Хозяин дома не сводил глаз с приехавшего казаха. У Сахи радостный вид. Лица Березовского не видно, пото­му что он сидит к окну спиной. Яшайло замер, напрягая слух. Разговор был слышен хорошо.

— А Жунус что намерен делать?

— Жунус собирался ехать в Туркестан, но, получив весть об освобождении сына, поездку пока отложил. По­слал меня точно узнать, правда ли это...

— А в Туркестане он что намерен делать?— спросил хозяин дома, перебив джигита.

— Отслужить молебен в мечети аллаху и его проро­ку Магомету.

— Вот тебе и на! Полюбуйтесь на нашего героя!— воскликнул хозяин дома.

Эта насмешка, видимо, не понравилась сыну Жунуса: он довольно хмуро посмотрел на джигита. Джигит понял свою опрометчивость и тут же поправился:

— Теперь узнает точно, где сын, и, конечно, в Тур­кестан не поедет.

— Что у вас говорят о Токаше?—спросил усатый, беспрерывно куривший трубку.

— По слухам, скоро должен состояться суд.

Джигит хорошо знал русский язык. Не дожидаясь перевода вопроса бородача: «Спроси, Березовский, что они намерены делать, если его осудят на смертную казнь?»,— он ответил:

— Мы готовы! Жунус поручил мне узнать ваш совет...

У Яшайло сердце стучало все чаще и чаще. Дело тут затевается серьезное. Нельзя пропустить ни единого слова. Пусть-ка теперь атаман не исполнит своего обе щания!..

— Вооружения достаточно,— докладывал джигит, - но мало ополченцев! Многие, не выдержав трудностей, уходят в сторону Балхаша и Туркестана...

Яшайло осенила блестящая мысль: «Сейчас же пойди к атаману, рассказать...» Он, крадучись, обогнул угол. Подошел к забору. Надо было перескочить, чтобы на­прямую быстрее добраться до дома атамана.

Но тут откуда-то взялась маленькая дворняжка, она подняла заливистый лай. Яшайло прыгнул на забор, и все же собачонка успела цапнуть его за ногу. Яшайло стряхнул собачонку, спрыгнул с забора и побежал.

Глава 14

Противоречивые чувства боролись в сердце Глафиры, она не находила себе места. А тут еще вдобавок настрое­ ние испортил Загоруля, приехавший вчера из Петрогра да. Он долго рассказывал о своей жизни в столице, о сверкающем Невском проспекте, как будто Глафира не бывала в Петрограде. Ей стал еще больше ненавистен захолустный Верный, ненавистен Загоруля, такой нетак­тичный и грубый. Разве это офицер! Сутулый, голова продолговатая, как дыня.

В прошлом голу в Петрограде Загоруля упросил Глафиру пойти на благотворительный вечер, устроенный в пользу фронтовиков. На вечере оказался и Токаш Бокин, казах-переводчик из Верного. До этого Глафира не раз встречалась с Бокиным. Токаш оказался большим люби­телем танцев. Он очень обрадовался, увидев свою зем­лячку. Они долго танцевали. Потом подруги Глафиры посмеивались над ней, называли ее кавалера азиатом. Глафира горячо защищала Токаша, доказывая, что он ничуть не хуже любого европейца. Подруги считали Гла­фиру провинциалкой, она чувствовала себя немножко одинокой и была очень рада знакомству с Токашем. Го­воря о Токаше только хорошее, она защищала от на­смешек и свое родное Семиречье. Токаш понял чувства девушки и старался быть возле нее, готовый всегда прий­ти на помощь.

И на этом благотворительном вечере Токаш сразу же подошел к Глафире и пригласил танцевать. Загоруля возмутился, стал привязываться к Токашу, потом они куда-то вышли. Токаш вернулся возбужденный, слегка побледневший. «Этот Загоруля трус»,— сказал он Гла­фире- Весь вечер ей было очень приятно рядом с Тока­шем, который не побоялся постоять за нее и за себя...

А теперь что же получается? Бокин стал ее кровным врагом? Ведь он покушался на жизнь отца!..

Загоруля вчера долго толковал с атаманом о том, как лучше расправиться с Бокиным, настаивал поторопить­ся, потому что в Петрограде неспокойно. При этом он посматривал на Глафиру: глаза его злорадно поблески­вали. Глафира догадалась, что Загоруля больше думает о