Юмористические рассказы - Надежда Александровна Лохвицкая
Трагедия счастья
Осенний рассказ
I
Сатирик и поэт Валерий Кандалин сидел, уткнувшись носом в угол, и подбирал девятнадцатую рифму своего нового стихотворения.
Утро было урожайное: дождь, барабанивший в окошко, темная, пыльная комнатушка, сдававшаяся посуточно «с небелью», запах горелого лука из кухни – все это злило, раздражало и возмущало тонкую душу поэта. И он, горько усмехаясь, бичевал в рифмах весь наш жалкий мир, с его губернаторами, луною, чрезвычайными охранами, мелким сахаром, домовладельцами и «матчишем».
Чем гуще несло горелым луком, тем острее оттачивалось жало поэта Кандалина, а когда он вдруг вспомнил, что вот-вот прибежит домой жена, разыскивающая на зиму квартиру, и, пока она будет греться и отдыхать, ему придется самому бегать со списком адресов по мокрым улицам, – сатирический талант его вспыхнул так ярко, что девятнадцатая рифма выскочила как пуля, да еще не одна, а со своим близнецом.
Урожайное было утро.
Но вот ровно в полдень, в самый разгар работы, распахнулась дверь, и влетела жена.
Не вошла, как вчера, и третьего дня, и в пятницу, и в четверг, усталая, надутая, неприятная, вдохновляющая на прекрасную рифмованную ненависть ко всему миру. Нет, она влетела как-то боком, вся красная, растрепанная, запыхавшаяся. Она махала руками и кричала громко и радостно, но что именно – Кандалин никак не мог понять. Уловил только несколько раз повторенное выражение:
– Нужно быть идиотом! Нужно быть идиотом!
– Зачем ты мне советуешь быть идиотом? – печально удивился поэт. – Ведь это же было бы глупо.
– Нужно быть идиотом! – кричала жена. – Нужно быть круглым идиотом, чтобы не взять такую дивную квартирку. Пятьдесят рублей с дровами! Парадный ход прямо на солнце!
Кандалин был поэт, а поэтому перспектива иметь ход прямо на солнце сразу зажгла его.
– Что ты говоришь? Где это?
– Где? Есть тут время толковать – где! Беги скорее, тащи задаток, а то перехватят из-под носа! Нужно быть идиотом!..
И она выбежала из комнаты так быстро, что поэт успел догнать ее только на улице.
II
В печке уютно потрескивали дрова.
Поэт-сатирик Валерий Кандалин сидел в кресле, вытянув к огню ноги, и благодушествовал.
Лицо у него стало спокойное, круглое, трагическая складка между бровями и ироническая морщина около губ исчезли так основательно, что нельзя было даже припомнить, которая где находилась.
Первый раз в жизни устроился Кандалин с таким комфортом. Первый раз в жизни была у него отдельная комната далеко от детской, и никто не шумел и не мешал ему. Как хорошо можно здесь думать и работать!
Он теперь не несчастный, затурканный, озлобленный писака, приютившийся со своей тетрадкой между швейной машинкой жены и манной кашей ревущего младенца. Он сидит, как настоящий европейский поэт!
И он с гордостью и умилением оглядывался кругом.
– Ну разве я не счастлив!
Вот на столе разложена стопками бумага, большая чернильница полна чернил, на блюдечке лежат чистые перья.
И темы есть очень хорошие: «Юго-Северный Вестник» просит облить ядом двух земских начальников.
А «Голос Солнца» слезно молит уничтожить пером директриссу солянского института для благородных девиц.
Кроме заказных тем, шевелились в голове еще свои собственные, очередные, осенние. Например, так: пошлый господин едет на пошлом извозчике в театр смотреть разные пошлости. А страдающая лошадь везет всю эту команду… гм… везет и думает. Что, бишь, она думает?..
Огонек в печке потрескивает, приятно согревая кандалинские подошвы, и Кандалин положительно не знает, о чем лошадь думает.
– Черт ее знает, о чем она думает! – лениво шепчет он. – И о чем ей думать? Сыта, одета, обута… Ну да, конечно, тяжело возить… А ничего не поделаешь, матушка: все люди работают…
Глаза слипаются. Выскочил уголек из печки, щелкнул по медной бляшке, разбудил поэта.
– О чем это я думал? Да, лошадь. Глупая тема. Лучше уж обдумывать заказные. Во всяком случае, практичнее.
Дверь приотворилась, выглянуло лицо жены. Брови ее приподнялись тревожно.
– Опять благодушествуешь? Очень мило! А между прочим, старший дворник два раза за деньгами приходил.
Но поэт только блаженно улыбался.
– За деньгами? Ты шутишь! Ну, попроси его подождать. Он, наверное, сердечный малый. У него, кажется, такое открытое лицо; впрочем, я не видел.
– Что с тобой сделалось – понять не могу! Ведь ты когда последний раз писал? Когда мы на квартиру переезжали. Я по теткам поехала детей собирать, а ты должен был вещи перевезти.
– Да, да. Я еще картонку потерял.
– Вот то-то и есть. Тогда из-за картонки и написал. А с тех пор ни строчки. Ведь нас с квартиры выгонят!
– Уж сейчас и выгонят! Какая ты, право, хе-хе-хе!
* * *
Через неделю, когда поэт Валерий Кандалин, весело и фальшиво мурлыкая вальс из «Фауста», рассматривал свою физиономию в карманное зеркальце, в комнату вошла жена, мрачная, с заплаканными глазами.
– Дождались! Гонят с квартиры.
– Мм? – равнодушно переспросил поэт, разглядывая свою верхнюю губу.
– С квартиры гонят, вот что. Ну как нам теперь быть, прямо голову теряю! Ну напиши хоть одно стихотворение!
– Мм? – снова переспросил поэт и затем прибавил деловито: – А ведь я говорил, что мне усы не идут. Нет, спорит!
– Совсем одурел! Совсем одурел! – простонала жена.
Поэту стало совестно.
– Ты говоришь насчет стихов? Я, видишь ли, отнес вчера два стихотворения, да редактор не принял. Мы, – говорит, – просили сатиры, а вы притащили какие-то гимны весне. Это, – говорит, – не ваша специальность, а потому слабо. Ну чем же я виноват, когда у них в голове только земские начальники, а у меня в душе весна цветет. Знаешь, даже в тебе сквозит что-то весеннее! Какая-то такая дымка, только внутри, а не снаружи.
Жена всхлипнула.
– Первый раз в жизни уютно устроились, а он тут-то и спятил. Ну опомнись! Возьми себя в руки! Ведь у нас дети!
– Дети – это цветы человечества! – восторженно воскликнул поэт. – Разве мы не счастливы, что они зацвели благодаря нам! Ха-ха-ха!
– Да ведь нас с квартиры гонят! – снова всхлипнула жена, вытирая круглый красный нос и запухшие глаза скрученным в комочек платком.
Но он только хохотал в ответ:
– Эх ты, пессимистка! Красавица, но пессимистка. Бери с меня пример и верь, что жизнь прекрасна!
* * *
Через три дня их и выгнали.
Ревность
Почти каждый день найдете вы в газетах известие о том, что кто-нибудь совершил убийство из ревности. И до такой степени стало это обычным, что даже не дочитываешь до конца, – все равно знаешь наперед, что из ревности.
Да
