Мимочка - Лидия Ивановна Веселитская
– Будьте покойны, Анна Аркадьевна!
Мимочка, сойдя с крыльца, легко вскочила в седло и, улыбнувшись maman, поехала с Валерианом Николаевичем и немножко отставшим от них Османом. A maman поглядела им вслед и подумала: «Вот так парочка! Живи мы в Аркадии, а не в Петербурге, вот бы нам какого мужа надобно. Ну, да все делается к лучшему. Такой бы и не женился, искал бы денег, а потом бегал бы, изменял… Les beaux maris ne sont pas les meilleurs…[71] И кавалеров всегда можно найти сколько угодно, а такого мужа, как Спиридон Иванович, не каждый день найдешь…»
И maman в раздумье принялась за свою прическу, собираясь к княгине. А где же Вава? Где барышня?
– Они сейчас тут были.
– Сейчас тут были! Я тебя спрашиваю, где они теперь? О чем ты думаешь, скажи, пожалуйста? За что ты жалованье от Юлии Аркадьевны получаешь? Тебе сказано – ни на минуту не оставлять барышню одну. Сейчас иди их искать!
Катя покорно выслушала maman, затем, подобрав разбросанные юбки и шпильки Мимочки, причесалась, надушилась Мимочкиной туалетной водой и, надев серенькую кофточку и шляпку с крылом, поспешила в парк, где в конце тенистой аллеи ждал ее Давыд Георгиевич, уже подаривший ей кавказскую брошку и два колечка с бирюзой.
Выехав из Кисловодска, Валериан Николаевич и Мимочка поскакали по проселочной дороге. Ехали они то галопом, то шагом. (Валериан Николаевич ездил только таким аллюром, какой нравился Мимочке – не то что Варяжский!) При первой паузе он заговорил о лошадях, рассказал Мимочке, какие у него лошади в Киеве, какие в деревне. Потом, переезжая бродки, они вспомнили Печорина и княжну Мери, и он заговорил о Лермонтове, о литературе… Мимочке было все равно о чем молчать, только бы слушать его. Потом он заговорил о природе, а она, любит ли она природу? О да! Мимочка забыла, что она прежде любила природу только где-нибудь на музыке. Ей казалось, что она любит и всегда любила природу. Разве ей не нравилось скакать по этой зеленой степи, которая колыхалась, как море? Разве не нравились ей эти нежные очертания горных цепей, окаймлявших горизонт? О да, она любит природу. Прежде она ее совсем не знала. В Петербурге, в Париже природу видишь только на картинах, на выставках…
Среди этой, мирной беседы они встретили коляску, в которой сидел генерал Бараев со своей вдовой. Генерал любезно раскланялся с Мимочкой, которая кивнула ему. Валериан Николаевич начал подшучивать над генералом.
– Это Бараев, друг моего мужа, – сказала Мимочка.
При упоминании о ее муже по лицу Валериана Николаевича всегда пробегала тень. Мимочка уже знала это и теперь пожалела о том, что так некстати вспомнила о своем муже. Оба замолчали и погнали лошадей, как будто упоминание о бедном Спиридоне Ивановиче заставило их торопиться к цели поездки.
– Куда же мы едем сегодня? – спросила Мимочка, когда лошади устали и снова пошли шагом.
– Мы едем в «Замок Коварства и Любви».
– Замок? Там, правда, замок?
– Нет, замка никакого нет; а есть скалы, живописно расположенные скалы… Красивый уголок… И со скалами этими связано предание. Вам не наскучит слушать, если я вам его расскажу?
– Напротив. Я очень рада.
– Ну-с, так слушайте. У одного купца была дочь, разумеется, молодая и прекрасная.
– Отчего «разумеется»?..
– Оттого что иначе не стоило бы о ней говорить. Ну-с, и эта дочь полюбила юношу, тоже молодого и прекрасного. Молодые люди полюбили друг друга так, как только можно любить под таким солнцем и среди такой природы. (Это, кажется, ничего не поясняет вам, mais passons[72].) Молодые люди любили друг друга, но, как это почти всегда бывает, судьба и обстоятельства были против них. Отец девушки отверг искания влюбленного юноши, который был беден, и нашел дочери другого жениха, тоже богатого купца. Молодые люди попробовали бороться, но отец был непреклонен. Тогда молодые люди решили умереть. В одно прекрасное утро они пришли на эти скалы – сейчас вы их увидите, – стали на край пропасти, чтобы броситься вниз и разбиться о камни, простились друг с другом, простились с жизнью, со светом, с природой. «Бросайся! – сказала девушка. – И я за тобою». Он улыбнулся ей, бросился в бездну и умер. А она…
– А она?
– Она вернулась домой и вышла за богатого купца!
– О, какая!..
– Коварная, не правда ли? Она вышла за купца, а скалы навсегда сохранила воспоминание о его любви и о ее коварстве. Смотрите, они уже видны, видите? Левее… Мы, впрочем, спустимся туда вниз…
– Так вы бывали уже здесь?..
– О, не раз! Но ни разу не был в таком милом обществе…
– Что это? Un compliment?[73]
– Нет, не шутя. Знаете, я люблю эти скалы, этот дикий живописный уголок, где каждая тропинка, каждый камень будит во мне столько чувств и мыслей, не имеющих ничего общего с моей скучной, серенькой будничной жизнью… И когда я бывал здесь, я всегда думал о том, как бы хорошо привезти сюда с собой милое, поэтическое существо – словом, приехать, как я приехал сюда сегодня. И когда я вернусь домой, я скажу: «Ныне отпущаеши!»
В голове Мимочки промелькнуло: «Не позволяет ли он себе?» Но нет, он уже опять говорил о лошадях. Потом оба замолчали. Надо было спускаться вниз по крутой, узенькой тропинке. Осман ехал впереди, указывая дорогу.
Темнело. Луна не показывалась.
– Какой же это лунный вечер? Вы говорили, что будет луна?
– Погодите, погодите. Будет и луна.
– Но мы тут ничего не увидим.
Мимочку начинала смущать эта темнота.
– Как не увидим? Разве вы не видите скал? Как хорошо это ущелье! А луна сейчас взойдет.
– Да, но, пока мы будем ждать луну, будет поздно. И когда мы возвратимся?
– Поздно? Отчего поздно? При луне ехать будет светло, как днем. И куда поздно? Разве вы собираетесь на вечер?
– Нет, я никуда не собираюсь. Но maman будет беспокоиться.
– Не будет она беспокоиться, потому что вы со мною. И к чему думать о возвращении, когда здесь так хорошо! Впрочем, женщины не умеют отдаваться настоящей минуте. Мне жаль их!.. Разве вам здесь не нравится? Я думал, что вы более чутки к красотам природы… Взгляните на эти скалы, на это небо, на эти звезды… Помните это, из Мюссе:
J’aime! – voilà le mot que la nature entière
Crie au vent qui l’emporte, à l’oiseau qui le suit!
Sombre et dernier soupir que poussera
