Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

— Токаш Бокин.

— Бокин? — Махмут вздрогнул.— Ведь Бокин комис­сар!

— Для пас все равно. Возле комиссара могут быть враги, а он, занятый делами, и не подозревает. Наша обязанность — следить. Да и комиссара не лишне прове­рить. Может быть, он и честный человек—надо убедиться в этом!

— Конечно!..

— В таком случае, дайте подписку! — Фальковский вынул из ящика стола узенькую бумажку и протянул Махмуту. Вероятно, она была подготовлена заранее...

...«Даю подписку не разглашать тайны». Не дрогнув, Махмут по-арабски, зигзагами поставил свою подпись. Фальковский положил расписку в ящик стола, закрыл его на ключ и приступил к длинному разговору. Он под­робно расспрашивал о Токаше. Что Бокин делал после освобождения из тюрьмы, с кем был связан? Не личные ли счеты между ним и Джайнаковым? Бокин, кажется, живет у немца по имени Эрмиш. Кто этот немец? Нет ли у Бокина связи с Германией?..

Он отпустил Махмута, когда перевалило за полночь.

Разыскивая Токаша, Махмут пришел в Ревком. Пе­ред зданием Ревкома было много народу. У каждого де­рева стояли кони и телеги. Аульные казахи сидели на корточках возле арыка, умывались и полоскали горло водой. Махмут узнал среди них Какенова. Взяв табакер­ку из рук человека в большой бобровой шапке, Какенов насыпал себе на ладонь насыбай. Махмут уловил лишь конец разговора: «Если это правда, то считайте, что он отрекся от мусульманской веры!..» О ком же это? Мах­мут остановился. Какенов заметил его и крикнул:

— Маха!

Вдвоем они отошли в сторону. Габдулла пояснил: эти несчастные казахи приехали из Илийской и Талгарской волостей жаловаться в Ревком. Все они натерпелись от сына Боки. Одному выбил глаз, другому вырвал бороду, третьего ни с того ни с сего отхлестал нагайкой. Расска­зывают, что он раздевает людей догола и ставит на по­зор... Что за время пришло? Разве казахский народ ждал такой: свободы?

Махмут не поверил. Он знает Токаша. Вокин стоит за народ. Наверное, эти люди — продажные псы, натравлен­ные кем-то. Аульные казахи не дают отчета своим сло­вам, болтают, что придет в голову, они не совершают ре­лигиозного омовения и не склоняют голов в праведной молитве.

Какенов обиделся на Махмута за высказанное им сомнение и еше старательнее стал поносить Токаша. Он, Какенов — сверстник Бокина, хорошо знает его. Токаш отрекся от веры! Вон того казаха в бобровой шапке он избил до полусмерти, все тело в кровоподтеках. А вся вина его заключалась в ответе на вопрос «ты кто?» Ка­зах ответил: «Я был судьей». Токаш начал хлестать его нагайкой, приговаривая: «Вот тебе, судья!».

— Комитет алаша не развалился еше? — перебив Какенова, спросил Махмут.

— Что значит «развалился» Кто же будет защищать интересы казахского народа? Бокин, что ли?

— Почему же молчит комитет?

— Вот мы пришли, чтобы сказать Ревкому.

Какенов пошел в Ревком, Махмут — за ним. Но в се­ нях Габдулла задержался, пропустил вперед Махмута

в подтолкнул его. Махмут попятился. Он вспомнил по­ говорку: «Не суй голову в петлю раньше своего отца!» Пусть идет вперед Какенов, он руководитель алаш-ординцев.

В одной из комнат они увидели человека с перевязанной рукой. Махмут пошел к нему смело, не дожида­ ясь подталкиваний Какенова. Это был Юрьев, в спасении которого принимал участие и Махмут. Глубоко сидя­щие голубые глаза Юрьева весело посмотрели на Мах­мута:

— О, Махмут!.. Жив-здоров? Я твою помощь пом­ ню. Юрьев пожал ему руку и резко повернулся к Каке- нову.

— Какенов! — представился Габдулла и несмело по­жал пальцы Юрьева.

— Идемте!.. Входите!—Юрьев здоровой рукой тол­ кнул двустворчатую дверь, прошел в дальнюю ком­нату.

— Ну по какому делу? Сегодня в Ревкоме я дежур­ ный.

Какенов потоптался на месте, начал:

— Я хотел видеть Виноградова, но он, оказывается, уехал в Каскелен по заготовке хлеба... От имени коми­ тета алаш-орды я пришел заявить протест! От какой организации вошел в состав Ревкома Токаш Бокин, мы не знаем. Мы, мусульмане, не давали ему такого полно­мочия и не посылали его в Ревком.

— Бокин избран от большевистской организации,— Юрьев почувствовал, что разговор предстоит серьезный, пригласил обоих сесть.

— Он не большевик! — быстро проговорил Какенов.

—- Откуда вам это известно?

— Его дела не похожи на дела большевиков. Он грабит народ, издевается над людьми, совершает на­ силие.

— Вот как! А доказательства?

— У подъезда множество аульных казахов, они ска­жут...

Ничуть не смутившись, Юрьев предложил:

— Позовите!

Как только Какенов вышел, Юрьев удивленно посмо­трел на Махмута.

— Как понимать это?

Махмут сморщил нос.

— Кто его знает! Парень он горячий. Может, и было что... Я зашел просто так — узнать о вашем здоровье.

— Спасибо.

Здоровенный казах с отвисшим животом, с широкой бородой шумно вошел вместе с Какеновым.

— Он, начальник? Миленький, Габдулла, передай ему мою жалобу,— начал толстяк по-казахски, Какенов переводил: Я — скотовод, никому плохого не сделал. Явился этот бальшайбек Бокин, разбил мне нос и выбил зуб. Вот он, зуб!— казах между тем вынул из-за пазухи тряпку, развернул и показал пожелтевший и стершийся широкий зуб, переложил его на ладонь и поднес к гла­зам Юрьева. Габдулла продолжал переводить:—А вся моя вина в том, что я отказался положить с ним в одну постель мою дочь... Как может живой человек терпеть такой позор?

Юрьев поморщился — то ли от вида этого зуба, то ли от слов о проделках Бокина он почувствовал отвраще­ние, и это не ускользнуло от Махмута, внимательно сле­дившего за ним.

— Сюда... Положите вот сюда! — Юрьев с брезгли­востью смотрел на зуб.— Ну, рассказывайте, рассказы­вайте все.

Какенов перевел казаху.

— Расскажи подробно: за что он бил? Как это было?

Казах глубже натянул свою шапку, будто кто-то собирался отнять ее, начал рассказывать с подробнос­тями.

Бокин впереди себя выслал нарочного, наказал пере­дать: «Пусть ставят восьмистворчатую юрту, зарежут жеребенка и встретят с почетом. Буду после полудня». Весь аул всполошился, и от всей души собрались встре­тить его. Были приготовлены котлы мяса, бурдюки ку­мыса. Подошло назначенное время. Все собрались и не сводят глаз с дороги — не покажется ли? Нет. Уже ве­чер... Все еще нет. Устали глаза. Сваренное мясо потеря­ло вкус. С мыслью о том, что он, может быть, еще при­едет, все легли, где попало, не раздеваясь. Утром про­снулись от топота коней. Его приспешник красноносый Курышпай, самый что ни есть разбойник и нахал, явил­ся с обидой: «Как вы смели не выйти навстречу такому начальству, как Токаш?