Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Почему вы спите?» Пустил в ход нагайку. Весь аул, вышедший из немногочисленного смирного рода, потерял рассудок, только хлопали гла­зами. К этому времени подоспел и сам начальник То- каш. Пара добрых коней с колокольчиками, ниче,м не хуже генеральских... С ним вместе конные русские джи­гиты с оружием. Бокин соскочил с повозки, спрашивает; «Ты кто такой?» «Я вновь избранный народный судья». Токаш с размаху ударил кулаком по зубам и передний зуб вылетел изо рта. Вот этот зуб...

Махмут не поверил: Бокин не такой безрассудный!

Юрьев насмешливо спросил:

— Так ни с того ни с сего и начал избивать вас, ак­сакал?

Какенов метнул на казаха суровый взгляд:

— Мелешь, сам не знаешь что и меня запутал... Сей­час ведь говорил, что бил из-за дочери?

Явно запутавшийся жалобщик уже забыл о дочери, продолжал свое:

— Ой, не говори! Как сразу накинется на меня и кон­чил тем, что выбил зуб...

Какенов, бормоча ругательства, увел толстяка и сно­ва вернулся. Теперь он привел худого долговязого каза­ха, перепоясанного два-три раза красным матерчатым поясом. Лицо его было покрыто щетиной.

— Этот человек тоже имеет жалобу!—Какенов под­толкнул жалобщика вперед, сказав:— Здесь то самое место, где ты должен высказать все!

Долговязый сунул руку за пазуху, вынул бумажку и показал Юрьеву пучок волос.

— Моя борода. Сын Боки поставил меня нагишом под палящим солнцем, а затем вырвал бороду и отдал мне в руки.

Юрьев посмотрел ему в лицо, отыскивая следы выр­ванной бороды.

— За что?

Вместо долговязого казаха ответил Какенов:

— Я тоже удивляюсь: спрашивается, за что? По его рассказам выходит так: под вечер Бокин со своим отря­ дом нагрянул в их аул. Этот человек загонял скот. Бо­кин заставил постелить одеяло у копны сена возле его дома. Подозвал к себе младшую жену этого человека, которая шла доить коров, и посадил около себя...

— Прямо на глазах у людей? — здоровой рукой Юрь­ ев держался за раненую руку, болезненно морщинил л об.

— Были сумерки, люди могли не заметить...

— Свидетели есть?

— Он говорит, сам видел. Бокин чуть не застрелил его, выстрелил, но мимо.

Юрьев дальше не вытерпел:

— И никто выстрела не слышал, ничего не видел? А где же было паляшее солнце? Вон отсюда!

Он выгнал из кабинета долговязого и накинулся на Какенова.

— Кто вы такой — продавшийся за деньги адвокат или провокатор?

Какенов сначала растерялся, но вскоре пришел в себя.

— Это декханин. Вы должны были выслушать его жалобу?

— Он не декханин, а бай!

— Прошу прошения, вы с Бокиным перещеголяли даже вчерашних Фольбаума и Малышева. Несправед­ливость терпел весь казахский народ — баи и бедные, все они в одинаковой мере страдали, все они одинаковы. Вы знаете об этом.

Махмут с интересом наблюдал эту сцену. Чем она кончится? В таких случаях Махмут обычно старался из­влечь для себя пользу. Какенов хорошо знает законы, очень любит поспорить, сейчас хочет осадить Юрьева и держать разговор в своих руках. Но Юрьев и не подум ; л спорить, он покачал головой и слегка улыбнулся. '

— Я не губернаторский чиновник, чтобы верить каж­дому слову баев. Мы умеем различать черное от белого. Мое мнение: это слишком грубо сработано. Не поверим!

— Комитет алаша придает большое значение этим проделкам Бокина... Не думайте, что мы оставим это без 266

внимания!—проговорил с угрозой Какенов и вышел из кабинета.

— А где сейчас мой друг Токаш Бокин?— спросил Махмут у Юрьева.

— Бокин — в аулах, теперь уехал в сторону Пишпека. Всюду — голод. Бокин раздает байский скот бедным.

Махмут вышел из Ревкома, постоял в задумчивости и пошел к Фальковскому. Не прибавив от себя ни слова, Махмут передал ему все, что видел и слышал.

До самого вечера Юрьев принимал казахских и рус­ских крестьян из ближних аулов, поселков и станиц, выслушивал их жалобы, давал советы. Когда опустел Ревком, Петр Алексеевич, оставшись один, открыл окно и свободно вдохнул свежий воздух, двинул плечами так, что заныла рана.

— Сволочи!—Петр Алексеевич скомкал заявления и бросил в угол.

За окном раздался конский топот. Кто-то подъехал, спрыгнул с коня, потрепал его по шее. Быстро ступая по лесенке, поднялся наверх. Вошел... Бокин!

— Жду тебя, дорогой!—пошел навстречу Юрьев.

— Меня? С чем же?—Токаш смотрел прямо в лицо Петра.

— Да, тебя. Много разговоров о том, где ты был и что делал.

— Наверное, кто-нибудь наябедничал?..

— Говорят: «На воре шапка горит»...

— Казахи говорят: «Подозрительный убегает пер­ вым...» Я не бежал, я вернулся.— Токаш говорил сме­ ло.— Мне известны намерения казахских баев.

Юрьев не думал подозревать Токаша, не стал распространяться на этот счет и перевел разговор на дру­гое.

— Ты Какенова знаешь?

— Как не знать! Он сейчас агитирует народ и распус­кает слух, будто скоро советская власть падет. Народ спрашивает меня: «Правда это?» Нужно закрыть коми­ тет алаш-орды.

— Это надо хорошо обдумать. Не преждевременно ли? Такой шаг может вызвать недовольство. Я вспомнил Березовского, его осторожность...

— Я тоже вспомнил Александра. Думал о твоей ра­не. В тебя, Петр, стреляли алаш-ординцы.

— А может, казаки.

— Это теперь все равно. Слушай, что я расскажу.— Токаш присел на стул, заговорил тише.— В одном ауле я встретил джигита, который только что вернулся из Ки­тая.— С большим риском пробрался через границу. Этот джигит передал мне привет от Бакена — моего верного товарища, героя шестнадцатого года. Бакен видел Иб­раима Джайнакова и атамана Малышева — снюхались там, собаки! И еще Бакен узнал, что Малышев и Джай- наков частые гости у бывшего царского консула. А этот консул, я знаю, живет там надеждой на помощь англи­чан. Вот теперь и делай вывод...

— Это меняет положение.— Юрьев встал, посмотрел в окно, постучал пальцами о стол, потом повернулся к Токашу:—Вопрос об алаш-орде обсудим на заседании Ревкома, ты сделаешь сообщение. Договорились? Теперь рассказывай о своих делах.

Токаш рассказал о положении крестьян. В селах и аулах свирепствует семиглавая змея—голод. Страдают прежде всего бедняки. Прошлым летом была засуха, по­севы выгорели. Аулы, разоренные карателями во время восстания, оказались в страшном положении, люди не имеют ни куска хлеба, ни чашки молока. Особенно тяже­лое положение в Чуйской долине, население повально покидает насиженные места и откочевывает в разные стороны. Враги Советской власти — баи и кулаки—уго­варивают их направиться в город, говорят, что здесь им должны, обязаны дать хлеб... Видя трупы умерших с го­лода родственников, даже