Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин
— Если вы согласитесь, у меня есть предложение...— Какенов вывел его из задумчивости.— Надо прекратить дело Бурнашева и Яшайло и выпустить их на свободу. Эти люди нам очень нужны. Основание для освобождения—политического преступления нет, налицо простое хулиганство. Мы пошлем их в аулы, пусть разделаются с ним...
Предложение было заманчивым, но Фальковский не был так глуп, чтобы поступать опрометчиво, он опасался объяснений в исполкоме. Хорошо обдумав все, он решил пойти на некоторый риск.
— Бурнашева выпустить нельзя,— сказал он Какенову.— Юрьев узнает и сразу начнет: «Почему, зачем!» Бурнашев — слишком заметная в городе фигура. А Яшайло выпустим. Бокин его наверняка не знает. Арестован несправедливо: случайный прохожий, оказался в толпе хулиганов... Вы одновременно с Яшайло тоже отправляйтесь в аул. Нужны жалобы, что Бокин раздает скот только своим родственникам, а те торгуют на базаре, спекулируют. Если дело оформить правдоподобно, то под закон легко подвести. В облисполкоме, чтобы защитить честь мундира, не станут заступаться за Бокина, хотя он и комиссар, член исполкома, они отдадут его нам в руки....
Развивая свои предположения, Фальковский хотел воодушевиться, запрятать подальше страх и поэтому не смотрел в глаза Қакенову: ведь если Какенов угадает, что у него на душе, то разуверится в нем, и тогда он не помощник.
— Вы не видели Махмута? Где он пропадает? — как можно спокойнее спросил Фальковский.
— Разве вы не знаете? Он уехал в Джаркент. Говорят, совсем, но дом пока не продал.
— Вот как! — откровенно удивился Фальковский.— Выходит, он пожалел Бокина, решил махнуть на мое поручение! Сволочь какая!.. — Он до хруста сжал костистый кулак.— Ну нет... Из моих рук не вырвется. Завтра же будет арестован!
...На следующий день Яшайло был выпущен па свободу. Переодевшись по-казахски, он отправился в аул Кардена. Какенов поехал в те аулы, где уже побывал Бокин,— там спокойно, не попадая ему на глаза, можно собирать «жалобы».
с берега в волу, разбиться о камни и утонуть? Нет, еще рано... Можеть быть, Токаш не ответил потому, что еще не решился ответить. Пройдет время, немного времени, и орел прилетит и сядет к ней иа руку. Она написала ему обо всем, что было на сердце— пусть подумает. Подумает и прилетит... Бикен сумела положить в душу Ай гуль маленький обжигающий уголек, он будет долго тревожить болью, терзать сердце ревностью и обидой...
Темные пятна на луне вдруг обозначились резче, ли- по Бикен исказилось страхом. Она вскочила на ноги и осмотрелась, прижимая руки к груди, прислушалась Что ее так испугало? Волки? Их в это время здесь не бывает. Вокруг — тишина. Со стороны аула изредка доносится собачий лай да слышится однообразное журчание волы. Темнота сгустилась, надвинулась на Бикен и пугала ее...
Не будет тревожить душу Айгуль обжигающий уголек ревности... Бикен дала в руки Исмаила Я таило деньги, и эти руки, может быть, уже тянутся к шее спящей Айгуль... А если рядом с ней Токаш? Нет, он уехал к тем казахам, что недавно вернулись из Китая. Яшайло знал, где будет в это время Токаш, и почему-то долго не соглашался выполнить поручение Бикен.
Неужели Исмаил хотел убить и Токяша? Нет, ьет, этого не может быть. Исмаил уверял, что он нс- тронет Токаша. Но можно ли верить Яшайло, который из-за денег пойдет на все?
Вдали зашуршала трава. Бикен лихорадочным взглядом стала всматриваться в темноту. Что-то чернеет. На краю обрыва показался силуэт человека. Может быть, это Токаш? Нет, красноармейцы и днем не оставляют его одного. Это—Исмаил, он возвращается из аула Аяибека. Бикеп не хочет больше встречаться с Яшайло! Кого же она ждала здесь? Ведь они условились...
Она открыла глаза и увидела себя лежа шей р. малой юрте. Горит лампа. Возле постели сидят отец, Яшайло и мулла. Губы муллы шевелятся, он читает молитву. Что это значит? Неужели она заболела? Отец печален, Яшайло улыбается, подмигивая, как заговорщик — нет, он моргает и щурится по привычке, не желая показывать приметное бельмо на глазу...
Глава 21
Из аула под Каскеленом, где остановились большим табором приехавшие из Китая джигиты, Токаш возвращался очень поздно. Немного позади следовали Курыш- пай и красноармейцы, не мешая Токашу думать. Перед его глазами все еше стояли картины, одна другой безотраднее. Голые, юлодные, истощенные, больные люди лежат на берегу речки, под телегами, под деревом в тени. Живут тем, что принесут дальние родственники из других аулов,— а те сами бедны, могут выделить только крохи. Этим не проживешь долго. А что дальше? Но люди, перенесшие столько страданий и мучений, все же не отчаиваются: их души согревает сознание того, что наконец-то они увидели свою родину, ходят по ее земле, дышат ее воздухом. "Нет других желаний, кроме одного,— умереть на родине",—говорят они. И улыбаются иссохшими губами, светлеют лицами. Никто не пал духом, никто не унывает. Вот что значит — Родина!
Нет, Токаш не оставит их в беде, он завтра же раздаст им скот бая Кардена, затем вернется в город и раскроет склады Закира — вот вам, берите, это ваше добро, его отнял у вас Закир в дни восстания!..
Что такое сегодня с сердцем? Все стучит и стучит тревожно. И аппетита совсем не было. То и дело вспоминалась Айгуль, и сейчас Токаш подумал о ней с беспокойством. Не случилось ли чего? Она слаба и нежна, как цветок степей Семиречья, ее надо беречь...
На востоке занималась предрассветная заря. Блестящая луна вынырнула из-за облаков, красуясь последний час — скоро наступит день.
Токаш взмахнул нагайкой, серый конь пошел рысью. На обочине дороги вспархивали ночевавшие тут птицы и улетали подальше в степь. Впереди надрывно залаяли собаки. Люди спят—крепок предрассветный сон аула! Токаш не будет тревожить Айгуль.
Тихо сошел он с копя; осторожно ступая, заглянул в юрту, поставленную для него с Айгуль. Белый занавес над постелью опушен. Токаш приподнял легкое полотно. Айгуль лежала лицом вниз, она не пошевельнулась. Крепко спит! Токаш откинул одеяло, нагнулся. Видимая часть лица показалась темной...
— Айгуль!
Никакого ответа, ни малейшего движения.
— Айкеш?! — Токаш вздрогнул всем телом, голос его охрип. Айгуль не двигалась. Он приложил руку к лицу- - оно было холодным; отбросив одеяло, повернул Айгуль и приложил руку к сердцу
